В «Автобиографии» Цветаева писала: «Отец — Иван Владимирович Цветаев — профессор Московского университета, основатель и собиратель Музея изящных искусств (ныне Музей изобразительных искусств), выдающийся филолог. Мать — Мария Александровна Мейн — страстная музыкантша, страстно любит стихи и сама их пишет. Страсть к стихам — от матери, страсть к работе и к природе — от обоих родителей...» (Стихотворения и поэмы. С.34). Отец Цветаевой был выходцем из бедного сельского священства, почти не отличавшегося по своему быту и привычкам от крестьянства. Свою «двужильность» и трудолюбие Цветаева объясняла отцовским происхождением — от земли, где, по преданию, родился Илья Муромец (Талицкий уезд Владимирской губ.). Мать сочетала в себе кровь немецкую, польскую, чешскую, что, возможно, и сказалось во взрывчатости темперамента Цветаевой. От матери к поэтессе перешли музыкальность, особый дар воспринимать мир через звук, ощущать как музыку мерцание воздуха, окутывающего все сущее. Училась в 4-й Московской гимназии, затем в 1902 — во французском интернате в Лозанне, часть детских лет из-за болезни матери провела за границей — в Италии, Франции, Германии. Получила прекрасное образование, языки знала с детства, немецкий считала своим вторым родным. Осенью 1906 после смерти матери училась в Московской гимназии; из-за трудного характера и конфликтов с преподавателями переходила из гимназии Фон-Дервиз в Алферовскую и Брюхоненко.

Стихи начала писать с 5 лет — по-русски, по-французски и по-немецки. Занятия литературой быстро переросли в подлинную страсть. Домашняя среда с культом античной и германской культуры способствовала всестороннему эстетическому развитию. Даже быт дома в тихом Трехпрудном переулке был насквозь пронизан постоянным интересом к искусству. На шкафах, на книжных полках стояли бюсты античных героев и богов, с годами сделавшихся как бы членами большой цветаевской семьи. Не случайно у Цветаевой много мифологических образов и реминисценций — она, возможно, была последним в России поэтом, для которого античная мифология оказалась необходимой и привычной духовной атмосферой. Впоследствии она написала пьесы «Федра», «Тезей», а дочь свою назвала Ариадной. Возможно, свойственное Цветаева ощущение трагичности бытия зародилось именно в детстве, наполненном воздухом античной мифологии, античной трагедии. В первых книгах «Вечерний альбом» (1910) и «Волшебный фонарь» (1912) были собраны почти полудетские стихи. В них Цветаева неискушенно обрисовывала семейный уклад родительского дома. М.Волошин отмечал в рецензии: «Автор владеет не только стихом, но и четкой внешностью внутреннего наблюдения, импрессионистической способностью закреплять текущий миг...» (Утро России. 1910. 11 дек. С.6). Положительно отозвался о книге и Н.Гумилев, сказав, что в ней «инстинктивно угаданы все главнейшие законы поэзии...» (Гумилев Н.С. Письма о русской поэзии. М., 1990. С.121). Одобрительно, но более сдержанно высказался В.Брюсов об излишней «домашности», но похваливший за «жуткую интимность» и за смелость в изображении повседневности (Брюсов В. Далекие и близкие. М., 1912. С.197—198). Книга Цветаевой «Волшебный фонарь» встречена была более сдержанно. «Те же темы, те же образы, только бледнее и суше... Стих уже не льется весело и беззаботно, как прежде; он тянется и обрывается...» (Гумилев Н.С. Письма о русской поэзии. С.145).

В 1913 вышел сбоник «Из двух книг», а в конце 1915 Цветаева собрала книгу «Юношеские стихи», но она осталась неизданной. Безусловным достижением Цветаевой стала книга «Версты», знаменующая собой появление «подлинной» Цветаевой, — трагического романтика, зрелого художника. Но судьба этой книги оказалась неблагополучной, т.к. от времени написания стихов (1916) до их появления в виде первой книги «Верст» прошло 5 лет; кроме того, «Версты» появились уже после отъезда Цветаевой из России. «Версты» вышли в виде двух взаимосвязанных книг и с тех пор так и называются — «Версты I» и «Версты II». По первоначальному замыслу это, конечно, должна была быть одна книга. Цветаева хотела дать ей название «Матерь-Верста». Она разделила их по чисто техническим, издательским причинам.

В «Версты» с большой силой и поэтическим размахом вошла Россия времен войны и кануна революции. Из стих, в стих, через обе книги на глубоком дыхании в строфах яркой красоты и силы Цветаева провела «русскую тему», почти ни разу не оступившись ни в декоративность, ни в орнаментику. С поры «Верст» фольклорное начало уже не уйдет из творчества Цветаевой — с особенной и мощной силой скажется оно в ее поэмах «Царь-Девица» (1920), «На Красном коне» (1921), «Молодец» (1922, изд. 1924), «Переулочки» (1922), которые появились позже, но с «Верстами» связаны органично. Всплеск народного начала в творчестве Цветаевой породило прежде всего народное горе в эпоху войн и революций. Вместе с народным горем в ее стих вошло и народное слово. На первый взгляд фольклорность Цветаевой кажется неожиданной и даже труднообъяснимой. Цветаева совершенно не знала русской деревни, никогда не бывала там. Не было у нее и русской няни. Мать лучше знала немецкие сказки, чем русские; отец, выходец из владимирских мужиков, был полностью поглощен античностью, которая перекрывала у него все иные интересы. Но в одном из писем, отвечая на вопрос корреспондента, употребившего не понравившееся ей выражение «народный элемент», она сказала: «...»народный элемент»? Я сама народ...» Крестьянские корни ее натуры, шедшие из владимирской земли и прораставшие из московской, жили в прапамяти поэтессы. Дом Цветаевых был окружен морем московского люда: приезжие мужики, странники, богомольцы, юродивые, мастеровые. Ц. еще в младенчестве, можно сказать, была «крещена» московской речью. Вот почему через годы, в эмиграции, этого богатства ей хватило с избытком — речевую Россию она унесла с собою. Ее поэмы «Царь-Девица», «Переулочки», «Молодец» насыщены сказочно-былинным словом.

Годы революции Цветаевой дались нелегко — она бедствовала, ее маленькая дочь умерла от голода в приюте, муж Сергей Эфрон 3 года не подавал о себе вестей, находясь в Добровольческой белой армии. О Белой армии, томимая любовью и неизвестностью, она написала книгу стихов «Лебединый стан». В ней — 59 стихотворений, написанных в 1917—20. (Впервые эта книга была опубликована за границей в 1957 г., на родине Цветаевой — в 1990.) Но эти труднейшие годы — время разлуки, нищеты, голода — явились и порою удивительного по интенсивности творческого взлета. Цветаева пишет цикл романтических пьес («Метель», «Фортуна», «Приключение», «Каменный ангел», «Феникс» и др.), а также гигантскую поэму-сказку «Царь-Девица».

В 1922, влекомая любовью и верностью, Цветаева выехала за границу — в Прагу: именно там оказался Сергей Эфрон. Ее эмиграция не была политическим актом — это был поступок любящей женщины. Первые 3 года (до конца 1925) Цветаева жила в пригородах Праги — Вшенорах и Мокропсах. Затем переехала в Париж. Из всех бедственных, нищенских эмигрантских лет и мест самыми светлыми и дорогими оказались годы в Чехии. Там родился сын Георгий, что давало ей возможность говорить о своей породненности с горячо любимой Чехией. Стихов она писала много, и среди них есть подлинные шедевры. Исключительной силой отличаются стихи, посвященные разлуке с родиной. Впервые ей удалось издать сразу несколько книг: «Стихи к Блоку», «Разлука» (обе — 1922), «Психея. Романтика», «Ремесло» (обе — 1923), поэма-сказка «Молодец». Творчество Цветаевой продолжало быть исключительно интенсивным во все годы эмиграции, но издаваться книги почти перестали. В 1928 появился последний прижизненный сборник Цветаевой «После России. 1922—1925», включивший в себя стихи обозначенных в названии лет.

Среди произведений чешского периода особо выделяются «Поэма Горы» и «Поэма Конца» (1924). Эту своеобразную лирико-трагедийную поэтическую дилогию Б.Пастернак назвал «лучшею в мире поэмой о любви». В ее сюжете краткая, но драматическая история реальных взаимоотношений, связанных с увлечением Цветаевой эмигрантом из России Константином Радзевичем. Поэмы интересны не только тем, что история любви передана в них с исключительной драматической силой, но и удивительным сочетанием в них любовного романа с саркастической нотой обличения мещанской, сытой и самодовольной повседневности, буржуазного строя, уродливых отношений, смещающих истинные человеческие ценности. В этом смысле дилогия неожиданно близка поэме Вл.Маяковского «Про это», хотя Цветаева, всегда высоко ценившая поэта, именно этой поэмы в то время еще не знала. Не случайно, когда Маяковский в 1928 приехал в Париж, именно Цветаева представляла его публике и пропагандировала его творчество (за это Цветаева поплатилась отлучением от эмигрантских журналов и газет, дававших ей кое-какие средства к существованию).

Саркастическая нота, прозвучавшая в поэме-дилогии, появлялась в стихах Цветаевой периода эмиграции достаточно часто. Она пишет «Поэму заставы» (1923) — о бедственном положении рабочих и о растущей ненависти нищих к сытым. Разоблачению филистерства посвящена большая поэма «Крысолов. Лирическая сатира» (1925), построенная на немецком фольклоре. В поэме «Лестница» (1926)\tab Цветаева создает символический образ Лестницы человеческого бесправия. Символичени образ сна-пожара в финале поэмы.

В эмиграции Цветаева не прижилась. Очень быстро выявились глубокие расхождения между нею и эмигрантскими кругами — они особенно усилились в связи с деятельностью С.Эфрона и ее дочери Ариадны, настроенных просоветски. С.Эфрон, кроме того, оказался замешанным в деятельности советских секретных служб, что заставило его спешно покинуть Францию и вернуться в СССР; вслед за ним вернулась и Ариадна. Их судьба по возвращении оказалась печальной: С.Эфрон был расстрелян в октябре 1941, Ариадна попала в лагерь, а затем в ссылку. Одним из наиболее драматичных произведений парижского периода была «Поэма Воздуха» (1927)\tab — ее в равной мере можно назвать»Поэмой Удушья» или «Поэмой Самоубийства». Да и все ее поэмы эмигрантского периода отмечены знаком Рока и Трагедии. Таковыне только «Поэма Воздуха» или «Крысолов»,но и поэмы «С моря» (1926), «ПопыткаКомнаты» (1928), «Новогоднее» (1927),»Красный бычок» (1928), «Перекоп»(1929, напечатана в 1967). Мотив Рока характерен и для трагедий на античные темы:»Ариадна» (1924, опубликована под названием «Тезей» в 1927) и «Федра» (1927, опубликована в 1928).

Наряду со стихами и пьесами Цветаева пишет прозу, главным образом лирико-мемуарную. Цветаева объясняла начавшуюся постоянную работу над прозой (к концу 1920-х и в 1930-е), лишь эпизодически сопровождающуюся стихами, во многом нуждой: прозу печатали, стихи — нет, за прозу больше платили.

Но главное: Цветаева считала, что существует на свете не поэзия и проза, а проза и стихи; лучшее, что может быть в литературе, — это лирическая проза. Поэтому проза Цветаевой, не являясь стихом, представляет тем не менее подлинную поэзию — со всеми присущими ей особенностями. Цветаевская проза уникальна, резко своеобразна. Поэтесса пишет ряд больших статей и крупных, насыщенных автобиографизмом портретов («Дом у старого Пимена», «Сказка матери», «Кирилловна», «Мать и музыка», «Черт» и др.). Особое место в ее прозаическом наследии занимают большие, мемуарного характера статьи-надгробия, посвященные Волошину, Мандельштаму, А.Белому, Софье Голлидей («Повесть о Сонечке», 1937). Если все эти произведения расположить в ряд, следуя не хронологии их написания, а хронологии описываемых событий, то мы получим достаточно последовательную и широкую автобиографическую картину, где будет и раннее детство, и юность, Москва, Таруса, Коктебель, Гражданская война и эмиграция, а внутри всех этих событий — Мандельштам, Брюсов, Волошин, Антокольский, Вахтанговская студия, Есенин, Завадский, Маяковский, Луначарский, Бальмонт. Главное, что роднит цветаевскую прозу с ее поэзией, — это романтизм, экзальтированность стиля, повышенная роль метафоры, «вздетая» к небу интонация, лирическая ассоциативность. Проза ее так же уплотнена, взрывчата и динамична, так же раскована и крылата, музыкальна и вихреоб-разна, как и ее стихи. Как правило, музыка стиха Цветаевой резка, дисгармонична, порывиста. Повинуясь интонации и музыкальным синкопам, Цветаева безжалостно рвет строку на отдельные слова и даже слоги, но и слоги своевольно переносит из одного стихового строчного ряда в другой, даже не переносит, а словно отбрасывает, подобно музыканту, изнемогающему в буре звуков и едва справляющемуся с этой стихией. Ее музыкальность, родственная пастернаковской, совершенно не похожа ни на символическую звукопись, ни на обволакивающие и завораживающие ритмические гармонии: «Оставленной быть — это втравленной быть / В грудь — синяя татуировка матросов! / Оставленной быть / Семи океанам... Не валом ли быть / Девятым, что с палубы сносит?» («Ариадна»). Музыке Цветаевой вполне «соответствовал» Скрябин, не мог быть чужд Стравинский, а позднее — Шостакович, не случайно написавший несколько произведений на ее стихи. А.Цветаева (сестра поэтессы) отмечала, например, и «шопеновский» период в ее творчестве 1918—19. Цветаевой принадлежит книга «Мой Пушкин» (1937), историко-литературной работы: «Поэт о критике» (1926), «Искусство при свете совести» (1932—33), «Эпос и лирика современной России» (1932) и др.

В 1939 Цветаева вместе с сыном возвратилась на родину. Вторую мировую войну она восприняла трагически и выступила с поэтическими строками яркой антифашистской направленности. Ее стихи, посвященные Чехии, борющемуся чешскому народу, стали яркой страницей мировой антифашистской поэзии. Она предстала в этих произведениях, оказавшихся последним взлетом ее таланта, художником пламенного гражданского темперамента, выдающимся публицистом и политическим оратором. Антифашистские стихи достойно завершили ее творческий путь.

Вернувшись на родину в пору жесточайших репрессий, разлученная навсегда с мужем и дочерью, Цветаева уже не могла плодотворно работать, хотя и трудилась над переводами, не приносившими ей ни удовлетворения, ни заработка. Подготавливая в это время для печати сб. своих произведений, она включила в него печальные строки: «Пересмотрите все мое добро, / Скажите — или я ослепла? / Где золото мое? Где серебро? / В моей руке — лишь горстка пепла!» («Пригвождена...»).

Оказавшись в конце лета 1941 в эвакуации, не найдя работы, подавленная осложнившимися отношениями с сыном, а также др. обстоятельствами, она покончила с собой.

Цветаева — «поэт предельной правды чувства». Ее стих «был естественным воплощением в слове мятущегося, вечно ищущего истины, беспокойного духа» (Вс. Рождественский).