Сотниковцы. История партизанского отряда

Предисловие

Эта книга – результат многолетней работы моего отца, Феодосия Александровича Крюкова, по воссозданию боевой деятельности партизанского отряда, в составе которого он сражался против немецко-фашистских захватчиков.

Будучи студентом Электротехнического института связи, в конце 1941 года он добровольцем вступил в партизанский отряд под командованием Алексея Ивановича Сотникова. В проекте «Военная литература» есть такие строки об этом удивительном человеке: «В 1942 году умело громил тылы гитлеровцев ленинградский отряд под командованием А. И. Сотникова, работавшего до войны заведующим военным отделом Койвистовского РК ВКП (б) и показавшего себя мужественным воином еще в период войны с белофиннами. Это был решительный, смелый командир, который не терял самообладания в самые тяжелые минуты суровой партизанской борьбы. Он по-отечески заботился о партизанах и пользовался их огромной любовью и уважением».

Воспоминания моего отца о войне, жизни и деятельности партизанского отряда основаны на записях, сделанных им самим в период 1941–1944 годов. Здесь нет ужасов военного времени, нет фанатизма, свойственного советской пропаганде, нет и литературных изысков. Но есть дружба, взаимовыручка, памятные встречи, боевые задания, радости, потери и, конечно, фронтовые дороги, которыми шли сотниковцы.

После возвращения в Ленинград отец около двух лет работал начальником военного отдела Сестрорецкого райкома ВКП (б), в 1949 году завершил обучение в институте и стал работать в Ленинградском телецентре. С 1951 года служил в Академии имени Можайского. В отставку вышел в 1970 году в должности подполковника. На пенсии принимал участие в деятельности ветеранских организаций, выступал с воспоминаниями в школах. Он был очень добрым, жизнерадостным и неконфликтным человеком, бесконечно преданным Родине, равнодушно относящимся к материальным благам и льготам.

Алексей Иванович Сотников неоднократно бывал у нас дома. Меня, школьника, всегда поражало то, с каким благоговением отец относится к своему бывшему командиру. Хочу отметить, что в рассказах отца о войне я не чувствовал ничего героического, и только во время работы с его воспоминаниями мне в полной мере открылось все величие и беспримерность того, что совершили в годы войны эти люди, защищавшие нашу Родину.

Рукопись была датирована 1972 годом. Все события расположены в хронологическом порядке, названия населенных пунктов приведены на период Великой Отечественной войны. Подробно описаны места стоянок, маршруты, которыми партизаны продвигались по территориям Ленинградской, Псковской, Новгородской областей. Все пути следования отряда легко можно проследить по карте. В издании использованы фотографии из семейного архива.

Надеюсь, эта книга дополнит историю Великой Победы нашего народа.

Пролог

Наступила весна 1941 года. Ленинград жил своей обычной напряженной трудовой жизнью. Газеты сообщали об успехах коллективов заводов и фабрик города, страницы пестрели сводками о ходе начавшихся полевых работ в разных районах области.

Мы, студенты Электротехнического института связи имени профессора М. А. Бонч-Бруевича, начали готовиться к экзаменационной сессии: сдавали домашние задания, лабораторные работы, «тысячи» чтения по иностранному языку. Однако нашей шумной студенческой семье, жившей на углу Среднего проспекта и 14-й линии Васильевского острова, это не мешало весело проводить время в выходные дни. В актовом зале института организовывали вечера отдыха, в коридорах общежития мы устраивали танцы, а то и просто собирались большой компанией ребят и девчат – и шли гулять по набережной Невы в районе моста Лейтенанта Шмидта.

С приходом теплой погоды прибавилось забот и коменданту общежития: к нему зачастили жители соседних домов с жалобами на то, что на каждом этаже общежития студенты выставляют в раскрытые окна динамики от проигрывателей, которые буквально глушат население танцевальной музыкой. Комендант в сопровождении членов студенческого совета честно обходил с предупреждением все этажи и комнаты, и наступало затишье, но через несколько дней все повторялось снова.

Хотя нашу жизнь в ту весну ничто особенно не омрачало, мы, конечно же, с тревогой следили за тем, что происходит в мире. Фашистская Германия почти без сопротивления оккупировала одну за другой страны Западной Европы. В прессе и по радио сообщали, что немецкие войска стали подходить к советской границе. На лекциях и семинарах мы постоянно задавали вопросы по этому поводу нашим преподавателям, но никаких исчерпывающих ответов не получали.

И вдруг в воскресный день 22 июня 1941 года, когда мы готовились к сдаче очередного экзамена, разнеслась тревожная весть: началась война. Фашистская Германия напала на Советский Союз.

Истребительный батальон № 212

Мы были уверены, что война не продлится долго, что наши войска моментально нанесут мощный ответный удар по фашистам, и вернется прежняя жизнь, все пойдет своим чередом. Однако в конце июня партийными и комсомольскими организациями вузов, как и всех предприятий города, стали создаваться отряды для строительства оборонительных укреплений. Большую группу студентов старших курсов нашего института направили на Карельский перешеек, в район Лемболово.

В городе появилось много военных. Стали формироваться подразделения и части народного ополчения. Мы, второкурсники, сдав 30 июня последний экзамен, тоже решили стать добровольцами.

5 июля большая группа наших студентов отправилась на улицу Плеханова в здание школы, где теперь находился один из пунктов по формированию народного ополчения. Нас довольно быстро принял представитель командования, которому мы и заявили о том, что хотим незамедлительно отправиться воевать с фашистами. Но, к нашему удивлению, получили отказ. Каждому из нас на руки выдали справки о том, что такой-то зачислению в народное ополчение не подлежит, а должен явиться в райвоенкомат по особому вызову. Мы вышли на улицу и стали думать, что делать дальше. Некоторые предложили пойти в какой-нибудь другой пункт – может быть, там нас возьмут, но другие тут же отклонили такой вариант, логично заметив, что наверняка по всем пунктам разосланы одинаковые указания.

На другой день мы решили попытаться найти хотя бы работу в ожидании этого особого вызова. Несколько человек смогли устроиться на временные работы на завод «Металлист». Я проработал около 20 дней в цехе цементации деталей. Затем, тоже временно, устроился на проволочно-прокатный завод – здесь же, на Васильевском острове.

В середине августа группа рабочих этого завода была направлена на оборонные работы в район станции Батецкая. Попал в эту группу и я. На место мы приехали поездом почти без всяких происшествий, если не считать обстрела нашего состава немецкими самолетами на станции Оредеж. Сразу же начали копать противотанковый ров. Так и работали – по 12–14 часов в сутки.

Через несколько дней стала слышна артиллерийская стрельба на юге. Над местом, где мы работали, частенько появлялись немецкие самолеты-разведчики. Они иногда летели так низко, что можно было рассмотреть лица летчиков. У некоторых ребят были винтовки, но никому даже в голову не приходило, что из них можно стрелять по самолетам.

Наконец наш участок противотанкового рва был готов и передан представителям командования. После этого нас должны были переправить в другое место, но события развернулись таким образом, что здесь мы оказались чуть ли не на передовой и поэтому были вынуждены вернуться в Ленинград. Фронт неумолимо приближался к городу.

* * *

Вся деятельность на заводе сворачивалась, оборудование демонтировалось. Мне снова пришлось искать работу. Опять же временно я устроился электромонтером в артель Лентрикотаж. Определили меня в красильный цех, который находился в Апраксином дворе. Здесь работали в две смены. Моим напарником был студент из Военно-механического института. Кроме нас в цехе работали еще трое мужчин – два кочегара и слесарь. Остальные – женщины. Они трудились на своих участках сноровисто, сосредоточенно и были равнодушны к воздушным тревогам: большинство из них даже не спускались в бомбоубежище, продолжали спокойно работать.

Жил я, как и другие студенты нашего института, оставшиеся в городе, в общежитии на Васильевском острове. Все чаще приходилось ходить на работу пешком, так как транспорт начал работать с перебоями.

В середине октября мы с ребятами опять пошли в партком нашего института с просьбой, чтобы нас отправили в какую-нибудь воинскую часть. И были очень обрадованы тем, что нам предложили обратиться в Куйбышевский райком ВКП (б). Мы пришли в райком, который располагался во дворце Белосельских-Белозерских на углу Фонтанки и Невского, а оттуда нас направили в штаб 212-го истребительного батальона НКВД. И уже там, после медицинского осмотра, четверых из восьми человек зачислили в батальон. Среди них был и я.

* * *

Одна из рот батальона, в которой мне было суждено начать свою службу в Вооруженных силах, размещалась на Фонтанке, 46. Там я познакомился с Юрием Чернявским, который был командиром взвода. Он уже воевал в составе партизанского отряда, был в тылу у немцев. Мы очень заинтересовались этим и постоянно просили Юру рассказать о том, как воюют партизаны, как живут. Мы и представить не могли, что некоторые из нас в скором времени сами будут пробираться в тыл к немецко-фашистским захватчикам.

Наша служба в батальоне была однообразной: днем занятия по изучению оружия, строевая подготовка, очень редко практические стрельбы, а вечером и ночью – наряды по патрулированию улиц и площадей в Куйбышевском и Дзержинском районах Ленинграда.

Для занятий нам были выделены определенные места: строевой подготовкой мы в основном занимались в Саду отдыха и в Михайловском саду. Тренировка в ходьбе проходила так: батальон поднимался по тревоге и взвод за взводом в колонне по четыре ускоренным шагом направлялся по Литейному проспекту, по мосту через Неву и дальше в сторону Финляндского вокзала. В районе улицы Лебедева или в начале Лесного проспекта мы поворачивали к Большой Невке, проходили через мост, затем по улице Куйбышева выходили на площадь Революции и через Кировский мост по Марсову полю шли около Инженерного замка на набережную реки Фонтанки и потом к себе в 46-й дом.

Протяженность этого маршрута – примерно 10 километров, и мы на его прохождение тратили более трех часов. С каждым днем ходить становилось все труднее. Продовольственная норма, которая выдавалась нам в столовой, была очень скудной, состояла из 250 граммов хлеба с примесью, небольшой порции каши утром и вечером да тарелки дрожжевого супа на первое и немного каши на второе в обед. Это, конечно, не могло поддерживать наши силы. Несколько человек из батальона умерли от истощения.

Вооружение бойцов в основном состояло из советских винтовок и карабинов. Некоторые в нашем взводе были вооружены канадскими винтовками, попавшими в нашу страну, видимо, во время иностранной интервенции. Но каждый из нас мечтал получить советский карабин, который был очень удобен в обращении и, что самое главное, был легче других. Однако таких счастливчиков было немного. Мне же досталась канадская винтовка, которую я неоднократно проклинал за тяжесть и большие размеры.

* * *

Во время патрулирования по улицам города мы иногда заходили в домохозяйства. Там несли круглосуточное дежурство бойцы МПВО. Мы любили посидеть с ними, побеседовать о том, как живет город, что нового на фронте. Немаловажным было и то, что в помещениях у них, как правило, топились печки.

Как-то раз мы зашли посидеть в домохозяйство на улице Ракова, рядом с Театром музыкальной комедии. Слово за слово, стали вспоминать довоенную жизнь. Ведь как хорошо было – не выли сирены, не взрывались бомбы, каждый человек занимался любимым делом, все были сыты. Буквально несколько месяцев тому назад вот здесь, совсем рядом, мы были в филармонии – слушали вальсы Иоганна Штрауса. А в начале 1941 года несколько раз ходили на спектакли в Театр музыкальной комедии, где восхищались игрой таких артистов, как Кедров, Янет, Павлоцкая… А сейчас вот война, и голод стал нашим постоянным спутником.

Почему-то мы думали, что во время войны никто даже не вспомнит о концертах и театрах. Но мы ошибались. Ребята-дежурные рассказывали, что и Театр музыкальной комедии, и некоторые другие театры работают, и там бывает много народу – красноармейцев, моряков, рабочих. Да мы и сами позже в этом убедились – когда бойцы нашего батальона отправились на концерт.

* * *

Отметили очередную годовщину Октябрьской революции, и наш рацион в столовой по этому случаю был побогаче. Слушали трансляцию торжественного заседания из Москвы, и все как один сошлись в том, что следующую годовщину будем отмечать намного торжественнее.

Все это время, где бы мы ни были, мы всегда стремились узнать последние новости с фронта, в первую очередь – сводки Совинформбюро. А они осенью 1941 года были неутешительными: наша армия после тяжелых оборонительных боев оставляла один город за другим.

Знакомство с Сотниковым

В двадцатых числах декабря Юра Чернявский завел со мной странный разговор – где я жил до поступления в институт, какие виды спорта мне нравятся, где сейчас находятся мои родные. Слушая мои ответы, он как-то особенно оживился, узнав, что, живя в Мурманске, я увлекался ходьбой на лыжах и даже учился несколько месяцев в специальной лыжной школе.

Обстоятельно расспросив меня обо всем, в том числе о том, почему я, успешно закончив первую ступень школы планеристов, не стал учиться дальше, он наконец раскрыл причину своего любопытства. Оказывается, в Ленинграде с целью формирования партизанских отрядов для боевых действий в тылу немецко-фашистских войск при обкоме ВКП (б) создан Ленинградский штаб партизанского движения, который при содействии райкомов партии ведет работу по укомплектованию отрядов командно-политическим и рядовым составом.

Предложение Чернявского вступить в партизанский отряд пришлось мне по душе. Конечно же я хотел стать партизаном! Но сомневался – смогу ли так сразу влиться в жизнь отряда, ведь за последние месяцы я очень ослаб. Юра сказал, что до отправки в тыл пройдет какое-то время, за которое мы, будущие бойцы, должны будем окрепнуть. И добавил, что сам он вопрос о зачислении в отряд не решает, но будет ходатайствовать за меня перед командованием.

На другой день нескольких ребят из нашего взвода, включая и меня, пригласил к себе на беседу Алексей Иванович Сотников, который был назначен командиром партизанского отряда, формируемого из числа бойцов и командиров нашего истребительного батальона № 212. Когда подошла моя очередь, я вошел в кабинет и доложил:

– Ну, во-первых, я не приказывал, а пригласил вас – в соответствии с вашей просьбой о зачислении в партизанский отряд. Во-вторых, расскажите немного о себе.

Мы разговаривали примерно полчаса. Алексей Иванович расспрашивал обо всем – как я учусь, чем увлекаюсь, насколько глубоко мы изучали военное дело, каким видом спорта я занимался, даже поинтересовался, чем я недавно болел. Я рассказал про своих родных, о том, что у меня в Ленинграде есть сестра – тоже студентка нашего института, но сейчас она работает на «Красном треугольнике». В конце беседы Сотников серьезным тоном сказал:

– Прошу вас уяснить, что вступление в партизанский отряд – дело сугубо добровольное. Никто вас к этому не принуждает. Только если вы сами этого желаете.

– В таком случае передайте старшине, чтобы он выписал вам увольнительную на сутки, а вы сходите к сестре и посоветуетесь с ней о своем вступлении в партизанский отряд. И в зависимости от того, что скажет вам сестра, мы и будем принимать окончательное решение.

– Но ведь моя сестра младше меня на целых шесть лет. К тому же она никак не будет противиться моему решению пойти в партизаны, я в этом уверен.

– Не имеет значения, кто старше, кто младше. Просто вы должны с ней посоветоваться. Так решено, до свидания.

Недоумевая, я вышел от Сотникова и направился к себе в казарму. Там ко мне сразу же подошли мои товарищи по взводу Саша Уваров, Леша Рыжов и Ваня Ковенькин, которые тоже подали заявление о зачислении в партизанский отряд.

– Да не совсем, командир сказал пойти к сестре посоветоваться – вступать мне в отряд или нет, как будто я сам за себя не могу решить.

В разговор вступил Саша Уваров, он был старше нас.

– Ну, знаешь, сам должен понимать… Конечно надо посоветоваться с родными. Давай валяй к старшине за увольнительной. И потом к сестре. А то когда еще мы вернемся в Ленинград. Все ж таки в тыл к фашистам пойдем, а не к теще на блины.

Получив увольнительную, я пешком отправился на Васильевский остров, в общежитие нашего института, где жила Надя. Шел я медленно, часто останавливаясь и отдыхая. Но, тем не менее, через час с небольшим я уже сидел у девчат в 314-й комнате и грелся у буржуйки. Печку топили книгами и тетрадями. И вот что интересно. Шел уже седьмой месяц войны, и конца ее не было видно, но девчата, прежде чем бросить в печку ту или иную тетрадь или книжку, внимательно перелистывали ее, иногда откладывали, брали другую, третью – решали, жечь или нет, вдруг скоро понадобится для учебы…

Когда я рассказал Наде и девчатам о том, что собираюсь вступить в партизанский отряд, они оживились, стали тормошить меня, наперебой обо всем расспрашивали, говорили, что, должно быть, это очень интересно – быть партизаном. Сестра, как я и предполагал, была не против моего вступления в отряд. Только попросила, как станет известно о дне нашей отправки на фронт, сразу же сообщить ей.

Попив кипятку, мы не раздеваясь легли спать – в комнате было очень холодно. Утром, при свете, я получше рассмотрел наше общежитие. Каким же оно стало… Почти во всех комнатах окна были заколочены, а в нижние проемы на улицу выведены трубы от буржуек. Потолки из белых превратились в серые. Паркетные полы грязные. Понятно, что людям не до того, чтобы наводить порядок, все настолько слабы, что выполняют минимум движений, берегут силы.

Возвращался я опять пешком, ни трамваи, ни троллейбусы не ходили. Придя на Фонтанку, я сразу же сообщил Алексею Ивановичу о том, что переговорил с сестрой. Он сказал, что окончательное решение о моем зачислении будет принимать командование отряда завтра.

Чуть ли не у половины бойцов нашего будущего отряда были родственники в Ленинграде, и они тоже ходили в увольнение домой, чтобы посоветоваться. Потом мы обменялись результатами этих «переговоров», и, надо отметить, не было ни одного случая, чтобы у кого-то родственники были против.

И вот 28 декабря 1941 года мы, получив соответствующие документы, направились на улицу Декабристов, 35, в здание Института физкультуры имени Лесгафта, где был городской сборный пункт сформированных партизанских отрядов.

Кавголово

Юридическое оформление партизанских отрядов, если можно так выразиться, проходило очень быстро, поскольку основная подготовительная работа проводилась в тех организациях и подразделениях, откуда приходили добровольцы. Представители Ленинградского штаба партизанского движения работали на Декабристов, 35, то есть там, где жили и проходили подготовку партизаны. В программу подготовки входила и ходьба на лыжах. Для этого отряды выезжали в Кавголово, на лыжную базу Института физкультуры.

Наш отряд отправился туда вечером 29 декабря. До Финляндского вокзала мы шли пешком, а потом сели на поезд до Кавг олово. Приехали на место около десяти вечера. Шли со станции на базу института по одному, друг за другом, растянувшись на значительное расстояние: те, что были посильнее, ушли далеко вперед, а слабые тащились в хвосте. Это не ускользнуло от внимания командира, и, когда все наконец вошли в дом, Алексей Иванович спросил старшину:

– Товарищ Тельнов, кто поднялся в гору последним?

– Крюков, – ответил старшина и добавил: – Он и со станции шел все время позади всех.

Алексей Иванович внимательно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Старшина же сделал из этого свои выводы: в наряд по кухне стал посылать самых истощенных и ослабленных бойцов.

Как-то раз я, Леша Рыжов и еще один наш товарищ дежурили по кухне. Нам поручили носить воду, пилить и колоть дрова. Воды с озера мы кое-как притащили в бочке на санках. Но вот с дровами получился полный завал. Дрова сырые, пилить тяжело – пила была тупой и почти не имела развода. С трудом мы напилили немного, но расколоть смогли только несколько чурбанов.

– Таких работников прислали, что мы сегодня и обеда не сварим.

– Прежде чем работу спрашивать, накормить бы надо, а то с пустым желудком много не наработаешь.

Нам сразу же дали вчерашнего супу. Но, съев по две порции, мы, наоборот, как-то обмякли, животы наши раздулись, какая уж тут работа. В это время мимо проходил командир одного из отрядов. Посмотрел он на наши мучения и спрашивает:

А «ребятки» еле дух переводят, тюкают беспомощно топорами в чурки.

– Ну-ка, дайте мне, – предложил командир. Взял в руки топор – и буквально за несколько минут расколол все дрова.

– Ничего, орлы, не падайте духом, вот немного поправитесь и будете топором махать не хуже лесоруба.

Мы частенько потом вспоминали этого человека, который посочувствовал нам и помог. Так и стоял он перед глазами – с окладистой темно-русой бородой, в черном полушубке, невысокий, с улыбающимися серыми глазами. В течение всей войны мы с ним больше не встретились. И только спустя 26 лет во время очередного собрания бывших партизан в Музее истории Ленинграда я увидел его. Он тоже внимательно посмотрел на меня, наморщил лоб, но вспомнить не смог. Тем более что мне было за пятьдесят, да к тому же одет я был в форму Военно-воздушных сил. Я подошел к нему: «Вы помните меня? Помните, как зимой 1942-го кололи дрова на кухне в Кавголово?» – «Парень, родной, ты все-таки выжил?» – воскликнул он. Вот так состоялось наше знакомство. Это был Василий Иванович Силачев. Прошел всю войну в партизанских отрядах в Ленинградской области, а теперь работал председателем колхоза Прогресс.

* * *

Мы ежедневно ходили на лыжах – сначала без оружия, а потом с винтовками и противогазами, учились подъему и спуску с гор, иногда стреляли. Питание наше было получше, чем во время пребывания в истребительном батальоне. С начала 1942 года норма хлеба для рабочих и военнослужащих была по-прежнему 250 граммов в день, но хлеб выпекался из доброкачественной муки, так как стала действовать Дорога жизни, проходившая по Ладожскому озеру.

Алексей Иванович постоянно следил за тем, чтобы соблюдался режим питания и отдыха, во время тренировок никогда не разрешал превышать допустимые по нашему состоянию нагрузки. И результаты не замедлили сказаться – занятия проходили оживленнее, наши движения стали более уверенными, мы чаще шутили и смеялись.

Живя в Кавголово, мы поближе познакомились друг с другом. Оказывается, наш командир Алексей Иванович Сотников – горьковчанин, 1908 года рождения, член партии с 1932 года, за боевые заслуги в советско-финской войне награжден орденом Красного Знамени, имеет воинское звание старший политрук, перед войной был заведующим военным отделом Койвистовского райкома партии Ленинградской области. Узнали и особенности характера Сотникова – спокойный, требовательный к себе и подчиненным, никогда не повышает голоса, в разговоре не применяет, как некоторые, крепких выражений.

Виктор Федорович Данилов, комиссар отряда, помогал Сотникову во всех мероприятиях по формированию и обучению личного состава. Виктора Федоровича мы знали по истребительному батальону, где он был политруком. Перед войной работал директором одного из совхозов.

С Юрием Чернявским мы также были знакомы по истребительному батальону. Он в ту пору был помощником командира отряда, проводил занятия по топографии, стрелковому и подрывному делу. Юра вкладывал много сил в занятия с нами, добивался того, чтобы мы были всесторонне подготовленными бойцами. У него самого были обширные знания в разных областях и, главное, он умел донести их в доходчивой форме.

Чернявский был скуп на рассказы о себе, но, тем не менее, мы узнали, что он военный инженер 3-го ранга, перед войной был аспирантом Арктического института, за участие в экспедиции по проводке военных судов на Восток Северным морским путем награжден орденом «Знак Почета». Я с ним как-то особенно близко сошелся. Койки наши были рядом, и мы частенько болтали до поздней ночи – о жизни, институте, театре, кино и всякой всячине. Иногда Юра вспоминал и свои студенческие годы.

* * *

Вечером 5 января мы возвратились в Ленинград, на улицу Декабристов, 35. А 6 января в середине дня Алексей Иванович приказал построить отряд. На построении был зачитан приказ Ленинградского штаба партизанского движения, в котором говорилось о том, что «партизанскому отряду № 229 6 января 1942 года приказано выехать поездом из Ленинграда, пересечь Ладожское озеро и сосредоточиться в районе Жихарево, где при содействии лейтенанта Г. И. Богданова перейти через линию фронта в тыл противника и вести боевую деятельность в районе Ново-Лисино – разъезд Стекольный». Сбор – в 18 часов.

Уже стоя в строю, мы почувствовали, что скоро начнем воевать с фашистами. И всем нам хотелось, чтобы этот момент наступил как можно скорее. Но для начала нам предстояло выбраться из осажденного Ленинграда и дойти до линии фронта.

Я сразу же сообщил сестре о том, что сегодня вечером мы выезжаем. Оружие и обмундирование нам уже выдали, оставалось получить еще немного продуктов, уложить наше имущество в вещевые мешки и немного отдохнуть перед дорогой.

В назначенное время отряд в количестве 17 человек, взяв оружие, боеприпасы, продукты и самое необходимое из белья и одежды, вышел из здания Института физкультуры и направился на Финляндский вокзал. Провожал нас всего один человек – моя сестра Надя.

Мы предполагали, что путь на вокзал займет часа полтора. Но не тут-то было. Оказывается, мы еще не настолько сильны, чтобы так быстро пройти это расстояние. Сначала я всю свою поклажу нес сам, но возле Исаакиевского собора Надя взяла у меня сперва лыжи, затем на набережной Кутузова – винтовку. Около девяти вечера мы пришли на вокзал и расположились в зале ожидания.

Леша Рыжов и Саша Уваров разыскали где-то котелок кипятку, и мы решили немного перекусить. Все наперебой угощали своими небогатыми запасами Надю – знали, что ей в эту позднюю пору предстоит идти с вокзала на Васильевский остров. Путь неблизкий, и все беспокоились о том, как же она доберется.

А я уже не один раз пожалел, что согласился, чтобы она проводила нас на вокзал.

Отдохнув, Надя засобиралась домой. Я вышел было немного проводить ее, но она потребовала, чтобы я вернулся, уверяя, что с ней ничего не случится и она благополучно дойдет до общежития.

В двенадцатом часу ночи мы наконец погрузились в поезд и поехали. Наш отряд разместился в двух вагонах, заняв по одному купе в каждом. Переезд к Ладожскому озеру длился часов шестнадцать, так как поезд шел очень медленно, делал частые остановки и подолгу стоял. Пассажирами в большинстве были эвакуируемые ленинградцы, в основном женщины и дети. На них без боли в сердце невозможно было смотреть, настолько они были истощены, кожа да кости. Некоторые умерли прямо в поезде, так и не доехав до Ладоги.

Часов в семь вечера мы пересели на попутные машины, благополучно, без бомбежек и обстрелов, пересекли Ладожское озеро по Дороге жизни и под утро приехали в Жихарево.

Перейти линию фронта

В Жихарево мы пробыли недолго, всего несколько дней. Здесь нам немного изменили вооружение – выдали несколько автоматов ППД и предложили на выбор советские винтовки и карабины. Я облюбовал полуавтоматическую винтовку, которую в тот же день и опробовал в тире поселка. Она была центрального боя. После стрельб я принес мишень с собой. Юра Чернявский, рассматривая ее, сказал, что я неплохо стреляю. Алексей Иванович тоже подошел – и пошутил:

– А ты, Федя, не сам ли натыкал этих дырок? Уж больно они у тебя кучно разместились.

Я смутился и ответил, что дырки – от пуль и стрелял я с расстояния триста метров.

Алексей Иванович похлопал меня по плечу и уже серьезно сказал:

– Верю, верю тебе. Думаю, что в бою с фашистами будешь стрелять не хуже.

Через несколько дней, в двадцатых числах января, мы получили пополнение и на поезде через Волховстрой приехали на станцию Глажево. А затем – сначала на лошадях, а потом пешком – добрались до деревни Бабино, которая находилась недалеко от железной дороги Мга – Кириши. Здесь недавно шли бои: повсюду валялись разбитые немецкие орудия, повозки, в снегу лежали тела немецких солдат, виднелись убитые лошади.

Немного отдохнув в деревне, наш отряд через лес перешел ближе к болоту Соколий Мох. Здесь находились передовые части наших войск и сюда уже прибыло несколько партизанских отрядов, в том числе под командованием Д. Ф. Косицына и Е. Ф. Туваловича. Началась подготовка перехода отрядов в тыл врага. Было определено место для перехода – в районе разъезда Жарок.

Командование отряда сообщило, что переход линии фронта намечается на следующую ночь. Все стали готовиться к походу: просматривать вещевые мешки, маскировочные халаты, проверять оружие.

К назначенному сроку отряды сосредоточились в одном месте, чтобы затем в сопровождении армейских разведчиков подтянуться непосредственно к передовой.

Около двенадцати ночи, соблюдая тишину, партизаны подошли к исходному рубежу. Наш отряд двигался третьим. Впереди шла разведка, за ней отряд Туваловича. Когда примерно половина партизан перешла на другую сторону железной дороги, вдруг в небо взвились осветительные ракеты, и началась бешеная стрельба из пулеметов и автоматов. Затем заухали взрывы мин и снарядов. Мы были обнаружены немцами. Наши минометчики и артиллеристы сделали все возможное, чтобы прикрыть наш отход, и о дальнейшем движении вперед не могло быть и речи.

Большие потери были в отрядах Туваловича и Косицына, в других отрядах тоже были убитые. В нашем отряде только нескольких бойцов легко ранило. А со мной приключилась такая история. Когда мы вышли из зоны обстрела, было разрешено двигаться в полный рост. Я сразу же выпрямился, и в этот момент почувствовал сильный толчок в спину. Оглянувшись, увидел Уварова. Говорю ему:

– Да ты что, Федя, в своем уме? Нашел время для шуток!.. Слушай, а чего у тебя маскхалат дырявый? Ну ладно, иди-иди, потом посмотрим.

Мы еще долго отходили в глубь леса. Наконец послышалась команда «Привал!», и все тут же, не сходя с тропы, повалились на землю. Я снял куртку маскхалата и мы с Уваровым стали ее рассматривать.

– Дыра-то – от пули. Да ты, Федя, счастливый, в рубашке родился.

Оказывается, пуля отрикошетила от топора, который был привязан к вещевому мешку. Не будь у меня топора за спиной, она угодила бы как раз между лопаток.

Чернявский, Ковенькин и Уваров стали заниматься костром. А я был настолько слаб, что прямо на снегу и заснул. Мороз был больше двадцати градусов, и хотя все мы были одеты в шубы, но такой отдых для меня мог оказаться последним. Разведя костер, Чернявский и Уваров перетащили меня к огню, и через какое-то время я пришел в себя.

* * *

Через день была назначена новая попытка перейти линию фронта. Но в этот раз было решено переходить не всем скопом, а поотрядно. Нашему отряду было придано трое армейских разведчиков, которые затем, как только мы окажемся за линией фронта, должны будут вернуться обратно в свою часть.

Около десяти вечера 27 января наш отряд подошел к болоту Соколий Мох и начал приближаться к железнодорожному полотну. Разведчики – впереди. Мы вслед за ними дошли до полотна, где был маленький мостик через ручей, благополучно миновали железную дорогу и уже продвинулись метров на восемьсот в глубину обороны немцев, как вдруг тишину пронзил крик:

Мы залегли. Немцы выпустили в нашу сторону несколько автоматных очередей, но они не причинили нам вреда. Алексей Иванович дал указание произвести разведку. Армейские и наши разведчики двумя группами по два человека поползли вперед.

Потянулись томительные минуты ожидания. Хотя мы были одеты в шубы, ватные брюки и валенки, все очень скоро стали замерзать. Но двигаться нельзя – должна быть полная тишина. Немцы иногда постреливали в нашу сторону, троссирующие пули летели высоко, мы их не опасались. Через некоторое время вернулись разведчики и доложили, что мы, оказывается, столкнулись с группой немцев в количестве 50–60 человек, направлявшихся к переднему краю.

Немцы, как и мы, залегли и выжидали. Алексей Иванович принял решение группами по два-три человека начать отход. Подниматься на ноги было опасно, и мы медленно, по-пластунски, стали отползать. После долгого лежания на снегу руки и ноги закоченели и плохо слушались.

Добравшись до железной дороги, мы по канаве под насыпью перебрались на другую сторону. Когда отошли метров на двести, несколько бойцов поднялись на ноги, но тут же были обстреляны немцами. Им пришлось снова залечь и ползти. Обстрел продолжался до тех пор, пока мы, где ползком, а где короткими перебежками, не удалились от передовой километра на полтора в лес. Вскоре сделали привал, проверили, все ли на месте. Оказалось, что раненых нет, зато обмороженных было порядочно. Я обморозил пальцы на руках и ногах, но, к счастью, не очень сильно. У некоторых были пробиты пулями шубы и маскировочные халаты.

* * *

Еще одну попытку перейти линию фронта наш отряд предпринял северо-восточнее Чудово, где река Оскуя впадает в реку Волхов. Но и она оказалась безуспешной. Мы снова вернулись в Жихарево.

Через несколько дней нам было приказано переехать в Будогощь. На этот раз мы поездом, в товарных вагонах, доехали до Тихвина, где и заночевали. Тихвин был одним из первых городов, освобожденных от гитлеровцев. Утром мы всем отрядом ходили смотреть на разбитую немецкую технику. Как знать, быть может, в предстоящих боях нам не раз придется встретиться с ней.

До станции Будогощь добрались на попутных автомашинах. Здесь нас разместили в овощехранилище. Помещение немного темное, но теплое и сухое. Для отопления были приспособлены железные бочки, которые мы использовали для приготовления пищи.

Жили мы здесь с неделю, а потом нас переправили в район станции Мясной Бор на железной дороге Ленинград – Чудово – Новгород, к реке Волхов. По пути отряд на короткое время останавливался в Малой Вишере, где нам пополнили запасы продовольствия, снаряжения и боеприпасов. Начальник оперативной группы Ленинградского штаба партизанского движения на Волховском фронте П. Р. Шевердалкин уточнил нам задание: пройти в районе Мясного Бора, где в январе 1942 года войска Волховского фронта прорвали оборону немцев, и перейти линию фронта где-нибудь в районе Тесово-Нетыльских торфоразработок или на стыке Новгородского и Оредежского районов, населенные пункты которых уже были освобождены.

В начале февраля мы то пешком, то на попутных машинах, то на лошадях добрались через Мясной Бор до деревни Финев Луг, находящейся рядом со станцией Рогавка на железной дороге Ленинград – Слуцк – Новгород. В деревне разместились на ночлег. Уже порядком привыкнув к правилам кочевой жизни, сразу же приступили к приготовлению пищи. Было решено концентраты гречневой каши поберечь, а расходовать крупу, которую нам выдали в Малой Вишере.

– Ваня, свари-ка кашу, да побыстрей, мне скоро к командиру надо идти.

Ване второй раз говорить не нужно. Взял он свой котелок, налил воды, насыпал крупы и поставил на плиту. Дрова были уже заготовлены, поэтому никаких неприятностей он не предвидел – сиди дрова подбрасывай да кашу помешивай.

Прошло полчаса, мы с Юрой спрашиваем у Ковенькина:

– А черт бы ее задрал, эту проклятую крупу, какая была, такая и остается. Уж на что рис, так и тот бы за это время разварился.

Вздохнув, Чернявский пошел к командиру голодным. А мы с Ковенькиным стали доваривать злополучную кашу. Вскоре пришел Леша Рыжов. Он уже от кого-то прослышал, что Ковенькин никак не может кашу сварить. И сразу с невинной улыбкой – к нему:

– Ты что, Ваня, решил покутить и друзей накормить? Да ты никак чем-то расстроен?

– Будешь тут расстроен, когда сорок минут варю, а ничего не варится.

– Так это же шрапнель, а не крупа. А ты – «крупу варю».

Тут уже Ковенькин недоуменно уставился на Рыжова, который как ни в чем не бывало продолжал:

– Это мой отец так называл перловую крупу, а ты, голова садовая, жил у себя в Белоруссии и об этом даже не слыхивал.

– Ну ладно, пусть шрапнель. Но сегодня-то она сварится или нет?

Да, решили мы, такой продукт для партизан – совсем неподходящий. Надо, пожалуй, от него поскорее избавляться, вряд ли немцы будут выделять нам столько времени на приготовление каши.

* * *

Алексей Иванович должен был явиться в штаб дивизии, подразделения и части которой занимали оборону в районе Тесово-Нетыльского. Штаб размещался в деревне Клепцы. Сотников попросил Чернявского выделить бойца для сопровождения, и Юра приказал мне отправиться с командиром.

Около десяти вечера мы на лошади приехали в штаб. Алексей Иванович отправился в кабинет командования, а я остался в приемной. Вскоре туда вошел рослый боец. Я обратил внимание, что на его лице были еще довольно свежие царапины. Он не торопясь закурил и посмотрел на меня.

– Вижу, что не из пополнения. Наверное, из партизан?

Я удивился, что так вот сразу нашего брата можно распознать.

Я ответил, что в тылу своих войск ходит уже порядочно. И поинтересовался, откуда у него царапины на лице.

– Да вот, вчера языка привел, вернее – притащил. Фрицу ой как не хотелось к нам в гости. Когда я его обезоружил и приказал идти, он та-а-ак заупрямился. Пришлось на себе тащить. Ничего, донес, только вот, паршивец, лицо мне слегка попортил.

Все это боец рассказывал без всякого хвастовства, почти равнодушно, как будто сходил поговорить о житейских мелочах к соседу. Я спросил, откуда он родом, не земляк ли? Оказалось, что из Сибири, их дивизия была сформирована в конце 1941-го целиком из сибиряков, и вот теперь они ведут бои с фашистами у нас, на ленинградской земле.

В штабе дивизии Алексею Ивановичу посоветовали проходить с отрядом в тыл врага в районе Остров – Никулкино Оредежского района: здесь гитлеровцы еще не успели создать сплошной линии обороны. Командиру части, находящейся на этом участке переднего края, сообщат о том, что прибудет такой-то партизанский отряд и что нужно оказать ему всяческое содействие при переходе линии фронта.

Через час нам необходимо было выступить. Сборы отряда были недолгими. На лошадях, а в основной массе пешком мы должны были переправиться через Тесовское болото и по пути в деревню Остров сделать небольшую остановку в Заручье.

Мне было приказано за озером Тигода, находящемся почти на середине болота, остаться на развилке дорог, чтобы указывать бойцам направление движения отряда и напоминать о пункте, где намечена остановка. Погода была морозная. Простояв около трех часов, я основательно продрог. Особенно сильно замерзли ноги. Подошвы валенок закостенели и при ходьбе постукивали. Пришлось двигаться, чтобы хоть как-то согреться.

Время моего дежурства истекало, надо было догонять отряд. На мое счастье на дороге показалась подвода, едущая в сторону деревни Заручье. Ездовый согласился меня подвезти и особенно оживился, когда я предложил ему закурить. Путь в десяток километров мы преодолели незаметно – всю дорогу говорили о Ленинграде, фронтовых делах, о жизни вообще. Мой попутчик оказался из Колпино, до самой войны он работал на Ижорском заводе.

Двое суток мы пробыли в Заручье, а потом перешли в деревню Остров. Это был конечный пункт, находящийся на освобожденной территории.

В течение всех этих дней я постоянно ощущал боль в колене правой ноги. Особенно она усилилась после моего дежурства на дороге. Во время ходьбы я с трудом сгибал и разгибал ногу. Несколько раз я растирал колено, но это мало помогло. Решил пока об этом никому не говорить, в надежде, что как-нибудь само пройдет.

Численный состав нашего отряда был уже около двадцати человек. А в середине февраля к нам влились две группы – Е. Ф. Иванина, П. А. Леонова, и отряд вырос до сорока человек. Многие из наших бойцов не были еще в тылу врага, поэтому предстоящий поход станет для нас боевым крещением.

В тылу врага

Перед походом было приказано тщательно проверить снаряжение, оружие и лыжи. Командиром отряда было определено, какое количество боеприпасов должен взять с собой каждый боец и командир: три-четыре шашки тола, не менее полутора сотен патронов на винтовку или карабин, две гранаты.

Меня в последние дни все время беспокоил вопрос: почему не проходит боль в колене? По-прежнему каждое движение было мучительным. Я боялся сказать об этом Сотникову – чего доброго, оставит здесь, в Острове. Отставать от отряда мне очень не хотелось. Как-то интуитивно я догадался, что эта боль – результат простуды, и поэтому всячески старался прогревать ногу. Спать забирался на печку, чего раньше никогда не делал. По этому поводу Саша Уваров шутил:

– Смотрите, ребята, наш студент-то – запасливый, теплом себя на весь поход обеспечить хочет.

Улучшения не наступало, я хромал, и скрыть это от внимательного взгляда Чернявского не удалось. Однажды после тренировки на лыжах, а мы проводили их в последнее время ежедневно, он спросил:

Врать было бесполезно, и я рассказал, что у меня уже несколько дней очень болит нога. Юра выслушал, подумал и говорит:

– Не переживай, скорее всего, это приступ ревматизма из-за простуды. Ты сделай себе из материи наколенники, да постарайся во время привалов не ложиться в снег на больную сторону, и скоро боль пройдет. У меня самого такая же прелесть, только обеих ног.

Он снял валенок, загнул брюки и показал наколенник из шинельного сукна. Я последовал его совету, и действительно – нога вскоре совсем перестала болеть.

Пополнив запасы продовольствия и приведя в порядок обмундирование и лыжи, 23 февраля в 23.00 наш отряд собрался на северо-западной окраине деревни Остров. Порядок движения был определен командиром заранее. Впереди метров на 150200 от основной колонны отряда двигался головной дозор, сзади примерно на таком же расстоянии – тыловое охранение. Отряд должен был пройти на Варшавскую железную дорогу и в районе разъезда Низовский взорвать вражеский эшелон.

Зима 1941/42 годов была снежной, поэтому идти на лыжах с грузом очень трудно, мы все время проваливались. Маршрут движения отряда был разработан командиром так, чтобы опасные места пройти ночью и по возможности обойти лесом, не пользуясь дорогами и просеками, а двигаясь по целине. Хотя мы шли все время колонной по одному, часто меняли направляющих, но все равно скорость движения была небольшой. Помня о соблюдении тишины, мы двигались так, что было слышно только шуршание лыж. Направление нашего движения было таким: пройти недалеко от деревни Абрамов Клин и затем, южнее деревни Лысцово, перейти реку Оредеж.

Я чувствовал себя на лыжах еще не совсем уверенно, хотя прошло уже почти два месяца, как мы выехали из блокадного Ленинграда, да и на голодном пайке не сидим. Часто падаю и с трудом поднимаюсь. Слышу, как идущий за мной в колонне Саша Уваров нет-нет да и выругается. Понимаю, что это в мой адрес, но ничего поделать не могу – продолжаю падать. Уваров всегда помогает мне встать на ноги. И вот после очередного падения он догнал меня и зашипел:

– Слушай, студент, хватит дурака валять, учись вставать сам! Отвечаю:

– А ты как упадешь – не торопись голову-то поднимать. Сначала немного подбрось мешок, подправь лыжи и поднимай заднее место. Ну а потом и плечи с головой кверху, да не быстро.

Эту немудреную науку я скоро освоил и стал вставать без посторонней помощи. При переходе реки Оредеж Юра Чернявский, когда стал подниматься на противоположный берег, не удержался, покатился назад и скрылся под снегом. На поверхности остались только голова и руки, которыми он стал усиленно жестикулировать. Оказывается, лед у берега был слабым, и Юра провалился в воду. Когда его вытащили, он был весь мокрый.

Необходимо было поскорее отойти в лес и оказать ему помощь. Костер разводить опасно, поэтому натянули две плащ-палатки, где Юра переодел нижнее и теплое белье, а ватные брюки, шубу и валенки выжали, насколько смогли. Кто-то сказал, что опилочная масса в грелках пропитана то ли спиртом, то ли денатуратом. Предложили выжать содержимое и дать выпить Юре, чтобы он хоть немного согрелся. Кто-то даже утверждал, что такой напиток называется «жми-дави» и что большого вреда человеку он не причинит, но в мороз немного согреет. Собрали все грелки, что были в отряде, выжали граммов 20–30 этого зелья, и Чернявский выпил, закусив куском свиного сала.

* * *

В лесу юго-восточнее станции Чаща был сделан привал, здесь предстояло пробыть до темноты, часов до восьми вечера. Командир дал указание от каждой группы выставить посты, под-часкам находиться в месте расположения группы, смену часовых производить каждый час. Все было спокойно, только восточнее нет-нет да и залают собаки. Это, видимо, в Кремено. Получили сведения, что там расположился немецкий гарнизон.

Мы отдыхали сидя, завернув плащ-палаткой ноги и зарыв их поглубже в снег. Рукавицы снимали и руки засовывали в рукава, а шапки натягивали до самых глаз. После двухчасовой дремы в таком состоянии мы вскакивали и усиленно пытались согреться. Но все тщетно, холод пробирал до костей. И неудивительно, так как мороз был больше двадцати градусов. Чернявский чувствовал себя нормально, одежда внизу, ближе к телу, стала подсыхать, хотя снаружи замерзла и стояла колом.

Все с нетерпением ждали наступления сумерек, чтобы можно было двигаться дальше. Наконец мы встали на лыжи. Сотников принял решение переходить Витебскую железную дорогу южнее станции Чаща примерно в трех километрах. Головной дозор осторожно продвигался вперед. Идти было трудно – вещевые мешки весили порядочно, лыжи проваливались глубоко в снег.

На расстоянии нескольких сотен метров от полотна Алексей Иванович остановил отряд и приказал провести наблюдение у насыпи. Через полчаса разведка вернулась и доложила, что охраны на железной дороге не замечено и само полотно местами порядочно занесено снегом, видимо, немцы регулярного движения по дороге еще не наладили.

Отряд осторожно стал приближаться к намеченному для перехода месту. На всякий случай были выделены правые и левые боевые охранения, которые в случае появления патрулей могли огнем прикрыть нас во время перехода. Но все обошлось, мы без помех перешли дорогу. Отойдя километров на шесть на запад и миновав небольшой хутор Комарино, мы остановились на отдых, чтобы приготовить горячую пищу и подсушить одежду. Сотников с комиссаром отряда провели совещание командиров групп, на котором указали на необходимость во время марша соблюдать осторожность и постоянно вести наблюдение, а на привалах всегда назначать бойцов из состава каждой группы для несения охраны.

Вот и сейчас отряд занял как бы круговую оборону. Группы были размещены по углам квадрата, в центре находилось командование. От каждой группы были выделены часовой и подчасок. Пост для часового выбирался впереди сектора, занимаемого группой. Подчасок находился у костра с оружием в руках и в случае необходимости мог первым прийти на помощь часовому. Кроме этого, всегда выделялся дежурный командир группы, который обязан был следить за несением караульной службы и наблюдать за порядком в лагере. Такой режим, установленный Сотниковым с первых дней пребывания в тылу фашистов, неизменно соблюдался в течение всей боевой деятельности отряда. Это золотое правило армейского распорядка, строго поддерживаемое партизанами нашего отряда, служило надежной гарантией от роковых случайностей, что не раз подтверждалось на практике.

Наш радист Федя Голиков быстро разбросил антенну и связался с Большой землей. Некоторые подошли к нему послушать последние известия, но передача из Москвы, оказывается, проводилась позднее.

Война застала Федю Голикова в Ленинграде. Он работал старшим техником в тресте Морстроймонтаж. В июле 1941 года отец Феди, коммунист с 1920-х годов Иван Михайлович, сказал: «Ну что же, сынок, опять для нашего народа наступили суровые дни. Пойдем и мы воевать с фашистами». И они вдвоем отправились на сборный пункт, где проводилось формирование частей народного ополчения. Ивану Михайловичу начальство сразу же вежливо отказало – старшему Голикову было пятьдесят семь лет, заверив, что для него найдется работа в тылу. А вот младшему повезло, он был сразу же зачислен. Вернувшись домой, Федя взял самое необходимое и, попрощавшись с родными, перебрался в казарму. После беседы добровольцу Голикову было предложено изучить радиодело. Федя горячо взялся за освоение новой специальности, и через несколько месяцев строитель превратился в партизанского радиста, который в любой сложной обстановке обеспечивал надежную связь отряда с Большой землей.

* * *

Время привала истекало, и мы, встав на лыжи и закинув мешки за плечи, продолжили свой путь. Вскоре лес стал редеть – показалось болото. Через него мы вышли на озеро Вялье. Район наших действий мы изучили, еще когда находились на Большой земле. Рассматривая карту-километровку, которые были у каждого командира группы, мы почти всегда обращали внимание на два больших озера. Они простирались с севера на юг километров на шестнадцать, ширина в некоторых местах достигала четырех километров. Коля Васильченко, наш остряк, перед походом, глядя на карту, как-то сказал: «Да, блюдечко порядочное, на нем с карателями лучше не встречаться».

Перейдя озеро, отряд остановился на дневку километрах в трех от него. Лес был не очень густым, болотистым, но командир разрешил приготовить пищу на кострах, так как в утреннюю пору дым не очень заметен. На дрова, по совету Чернявского, мы подбирали сухостой ольхи или осины.

Мороз, видимо, усиливался, потому что наши шубы стали твердыми и при ходьбе издавали шум. Появилась опасность, что многие могут обморозиться. Сотников дал указание двигаться к деревне Чернецово, и если в ней не окажется немцев, то мы пробудем там до утра. Разведка, посланная в деревню, сообщила, что немцев в ней нет, но вот в деревне Луги, что в четырех километрах севернее, стоит гарнизон немцев – около двухсот человек. Несмотря на такое опасное соседство, Алексей Иванович все же не изменил своего решения. И вот, сняв лыжи, мы уже идем по расчищенной улице – как-то даже непривычно шагать, чувствуя под ногами хорошую дорогу.

Наша группа остановилась в доме пожилой женщины, четверо сыновей которой воевали в Красной Армии. Сначала она была немного напугана появлением таких поздних гостей, но когда узнала, что мы партизаны, очень обрадовалась и принялась хлопотать у печки. Поев щей и картошки, мы легли спать.

В четыре часа утра из Чернецово мы взяли курс на запад, к Варшавской железной дороге, основной транспортной магистрали, по которой фашистское командование перебрасывало все необходимое для своих войск, блокировавших Ленинград. Чувствовалось какое-то особое напряжение среди товарищей – ведь это наше первое боевое задание.

Алексей Иванович решил тщательно разведать участок железной дороги между разъездом Низовский и станцией Мшинская. В начале следующей ночи отряд приблизился к дороге примерно на полтора километра. Юра Чернявский подошел ко мне и сказал:

– Федя, тебе с Ковенькиным и Рыжовым надо разведать, что делается на железной дороге. На полотно не выходить, лишних следов не оставлять, вести наблюдение в течение получаса, и если все спокойно, то одному вернуться, а двоим остаться у дороги для продолжения наблюдения.

Мы быстро собрались, оставили мешки – и в путь. Я уже чувствовал себя хорошо, нога не болела, а без груза за спиной идти на лыжах показалось как-то особенно легко. Пройдя примерно с километр, мы услышали звук идущего на юг поезда. Вскоре лес стал просвечивать – значит, дорога совсем близко.

Оставив Ковенькина на месте, мы с Рыжовым стали медленно подходить к полотну. Все спокойно, патрулей и охраны не видно. Вскоре подошла основная группа отряда. Алексей Иванович выслал фланговые охранения и приказал группе подрывников во главе с Чернявским выйти на полотно и произвести минирование. Недалеко от места закладки также выставили охранение из трех человек. Затем отряд отошел в лес, а у шнура, проложенного к заряду, остались подрывники.

Мы залегли и стали ждать. Наконец с юга послышался звук идущего эшелона. Поезд подходил все ближе и ближе. И вот – яркая вспышка, а вслед за ней и взрыв. Мы продолжали лежать и ждать, что же будет дальше. К нашему удивлению, состав, почти не сбавляя хода, проскочил подорванное место и стал уходить. Попытка пустить эшелон под откос окончилась неудачей. Мы вернулись к месту, где были оставлены наши вещевые мешки. Ребята пытались расспросить нас, как прошла операция, но что тут скажешь, и мы неопределенно отвечали: «Да так…» или вовсе молчали.

Было еще темно, когда мы пришли в лагерь – место, выбранное для дневки. Разведав километра на полтора в округе и убедившись, что ничего подозрительного нет, мы решили развести костры и приготовить еду. Бойцы, усталые и огорченные неудачей, старались поскорее заснуть. Разбросав снег и настелив еловых лап вокруг костров, мы ложились, тесно прижавшись друг к другу, ногами в сторону костра. Часа через два постепенно стали просыпаться. Поднял голову и Ваня Ковенькин. Увидев, что Ковенькин проснулся, Леша Рыжов, который был подчаском, сразу к нему:

– Ты что, голова садовая, все время ноги в костер пихал? Наверное, снилось, что ты на Черном море?

Ковенькин, видимо, препираться не имел никакого желания, втянул голову поглубже в воротник шубы и решил немного еще поспать. Однако ничего из этого не вышло, вслед за другими он был вынужден подняться и начать прыгать, чтобы хоть немного согреться.

Чернявский сидел угрюмый. Было видно, что совсем не спал. Чувствовалось, что он очень переживает неудачу. Вскоре пришел Алексей Иванович и они стали обсуждать случившееся. Юра назвал две, по его мнению, причины, почему не удалось пустить эшелон под откос. Первая – мал заряд взрывчатки, всего три килограмма; вторая – насыпь очень промерзла, и подложить взрывчатку под рельс не удалось, она была недостаточно углублена и плотно к рельсу не прилегала. Взрыв можно считать поверхностным, поэтому эшелон сумел проскочить подорванное место.

* * *

Четверо суток мы находились недалеко от железной дороги. Группы разведки все время вели наблюдение за передвижением по проселочным и лесным дорогам. Оно было незначительным. Видимо, немцы подумали, что партизаны перешли куда-то в другое место.

На пятые сутки было решено снова подойти к железной дороге, примерно в километре от того места, где мы взрывали. Как и в первый раз, вначале произвели разведку, а потом уже группа подрывников во главе с Чернявским установила заряд – мощнее предыдущего. Решили подрывать только тот поезд, который пойдет к Ленинграду.

Долго ждать не пришлось. Шум подходящего с юга эшелона все нарастал и нарастал… Взрыв прогрохотал как-то неожиданно, за ним послышался треск и скрежет падающих вагонов. Сразу же раздались еще взрывы, видимо, в эшелоне были боеприпасы. Сотников подал команду, и мы направились к сборному пункту. У всех было радостное настроение – ведь это первый успех отряда, вклад в общее дело победы над врагом! Наши товарищи один за другим подходили к Чернявскому и крепко жали ему руку. А он говорил:

– Ну что вы, ребята, при чем тут я, ведь мы все старались!

Слева направо: Н. С. Чернецкий, А. И. Сотников, С. Н. Ассовский

Но наша радость была омрачена тем, что мы не досчитались бойца Тимофеева. Срочно были организованы поиски. Прочесали весь лес, но Тимофеева нигде не нашли, как сквозь землю провалился. Пытались свистеть, окликать, но все напрасно. Да еще, как назло, к месту диверсии немцы выслали вспомогательный поезд и группу своих солдат, которые начали обстреливать лес, прилегающий к дороге.

Отряд тем временем направился на выход из тыла.

Будни

12 марта, благополучно миновав линию фронта, мы были уже в деревне Остров. Люди, у которых мы жили перед походом на задание, встретили нас как родных. Были натоплены бани, мы с большим удовольствием помылись и легли отдыхать.

Ваня Ковенькин и Леша Рыжов решили, что раз в тылу немцев намерзлись, то здесь надо отогреться основательно. Поэтому забрались на печку, да вдобавок и шубы с собой захватили. Но через несколько часов они вынуждены были слезть оттуда, так как были мокрыми от пота. Самым подходящим местом в избе оказались широкие лавки, на которых разместились мы с Уваровым.

Со следующего дня мы продолжили изучать топографию, подрывное дело, ходили на лыжах. Мне очень пригодились знания, полученные в институте на занятиях по военной подготовке, во время которых мы несколько раз даже выезжали для натурных съемок в Стрельну, Шувалово, Озерки. Сейчас, во время первого же похода в немецкий тыл, стало ясно, что для того, чтобы пройти незамеченными, партизанам приходится пробираться по лесистым местам, болотам, то есть по бездорожью, а для этого требуется хорошее знание топографических карт, умение быстро и правильно ориентироваться на местности. Вот почему командование отряда этому вопросу уделяло первостепенное внимание при подготовке партизан. Юра Чернявский, у которого были все карты района наших действий, ежедневно проводил с нами занятия. Иногда к проведению занятий в нашей группе подключали и меня.

* * *

Шесть дней пролетели быстро. Получив продукты, которые нам были сброшены с самолета на окраине деревни Заручье, проверив оружие и подогнав лыжи и обмундирование, мы в ночь на 19 марта вышли на задание.

Наш путь проходил около деревень Абрамов Клин, Лысцово, дальше – через Витебскую железную дорогу южнее станции Чаща и опять на Варшавку. Погода стояла не очень холодная, минус 8–9 градусов, и идти на лыжах было одно удовольствие. Правда, ходьба затруднялась тем, что за плечами у каждого были увесистые вещевые мешки, или, как их называли в партизанской среде, сидоры.

В сидорах было все самое необходимое – продукты, боеприпасы и взрывчатка, кое-что из одежды. К качеству укладки мешков командиры предъявляли самые жесткие требования. Во-первых, сидор должен быть полностью укомплектован. Во-вторых, при встряхивании в нем ничего не должно греметь и брякать. Поэтому перед походом каждый из нас тратил довольно много времени и сил, чтобы наилучшим образом уложить свой мешок.

Командир нашей группы, Юра Чернявский, всегда проверял качество укладки мешков так: брал заплечные ремни в руку и встряхивал. Всякий раз после укладки сидоров между Рыжовым и Ковенькиным происходил любезный разговор. Начинал Рыжов:

– Ты что это, Ваня, укладываешь свой сидор, как торбу с черенками? Почему у тебя опять все грохочет?

– А ты что, командиром уже стал? Взгляни лучше на свой мешок. Твой котелок бренчит, как ржавое ведро моей бабушки.

– Хорошо, посмотрим, кого Чернявский заставит перекладывать. Уверен, что не меня. Спорим на ложку?

Всем на зависть Ковенькин был обладателем новой алюминиевой ложки, выпущенной заводом «Красный выборжец», а у Рыжова была старая, уже порядком ободранная мельхиоровая, которую он несколько раз пытался выменять, но все неудачно.

– Не согласен. Ну подумай, кому нужна твоя поварешка? Мой дед даже деготь такой черпать бы не стал, а ты – «поспорим»…

* * *

Строго соблюдая правила маскировки, постоянно ведя разведку, отряд продвигался к Варшавской железной дороге. После нескольких теплых дней снег осел, верхний покров стал тверже, поэтому мы шли на лыжах не проваливаясь. Переходы мы совершали только ночью, на дневки останавливались в лесу.

Командованием отряда было намечено, что взрывать вражеский эшелон будем севернее разъезда Низовский. 22 марта около полуночи отряд подошел к железной дороге. Во время разведки все было спокойно, но когда группа подрывников начала закладывать взрывчатку, со стороны станции Дивенская показался патруль в количестве трех немцев. Правое охранение, подпустив их на близкое расстояние, открыло огонь из бесшумки – винтовки, у которой на дульной части насаживалось специальное устройство, глушившее звук выстрела. Это стрелял Николай Лупанов. Фашисты, закричав: «Русиш партизанен!», открыли бешеную стрельбу из автоматов. Сразу же с ближайшего поста в небо полетели сигнальные ракеты, и стало ясно, что задание по подрыву вражеского эшелона в эту ночь нам не выполнить.

Собравшись в условленном месте, отряд отошел по старой лыжне километра на три от дороги. Алексей Иванович приказал сделать короткий привал и усилить охрану, а командиры групп были созваны на совещание. Минут через пятнадцать Юра Чернявский вернулся и сказал, что этой ночью мы отойдем еще километров на десять, постараемся запутать следы, а через два-три дня вернемся к дороге для выполнения задания. По цепочке передали команду «Подъем!», и мы снова в пути. Головной теперь шла наша группа. Чернявский постоянно делает короткие остановки, мы накрываем его плащ-палаткой и он, подсвечивая фонариком, сверяет наш путь с намеченным на карте маршрутом.

Решено было остановиться в лесу северо-западнее деревни Владычкино. Каждая группа выставила усиленные посты, секретами ведется наблюдение за окружающей местностью. Костры разрешено разводить только рано утром и перед сумерками, используя в качестве дров сухостой, который горит почти без дыма. Ежедневно командование отряда собирает на короткие совещания командиров групп, которые докладывают о самочувствии бойцов и состоянии охраны лагеря.

25 марта, как только стемнело, мы вышли на задание. Пройдя между станцией Дивенская и разъездом Низовский, около десяти вечера мы остановились примерно в двух километрах от полотна. Разведка доложила, что на дороге спокойно, патрулей не видно, два наших разведчика ведут наблюдение возле насыпи. Отряд, сбросив вещевые мешки и оставив с ними нескольких человек, приблизился к дороге примерно на полкилометра. Алексей Иванович еще раз послал разведчиков к наблюдателям узнать, все ли в порядке. Они сообщили, что по дороге недавно прошел патруль по направлению к станции Дивенская. По указанию Сотникова все группы выдвинулись к дороге. Группу подрывников снова возглавил Чернявский, мне с Уваровым, Рыжовым и Ковенькиным было приказано идти впереди подрывников и в случае необходимости во время минирования дороги прикрывать их огнем.

В поведении всех бойцов чувствовалось какое-то особенное напряжение, каждый старался порученное ему выполнять быстро и максимально осторожно. Кашлюны от операции были отстранены, часть их осталась с нашими мешками, а остальные находились на лыжне метрах в пятнадцати от дороги. Чернявский со своими помощниками быстро заложил толовый заряд и установил взрыватели. Алексей Иванович сразу же приказал группам охранения отступить в глубь леса. Юра, проложив тягу, расположился с двумя бойцами за толстым деревом. Потекли томительные минуты ожидания.

Заранее было решено, что если первым проходящим эшелоном будет порожняк со стороны Ленинграда, то его не взрывать, а дождаться поезда со стороны Луги, то есть идущего с грузом или живой силой в сторону фронта. Прошло минут тридцать, а то и больше, пока мы не услышали отдаленный шум. Вначале было трудно определить, откуда именно идет эшелон. Но чем ближе он подходил, тем отчетливее было слышно, что он движется от Луги. Вражеский эшелон был уже почти рядом… И вдруг все вокруг озарилось яркой вспышкой, а за ней последовал мощный взрыв. Мы вскочили на ноги и стали поздравлять друг друга с успехом.

Отряд вернулся к оставленным мешкам. Сделали короткий привал, было разрешено курить.

Это Леша Рыжов на радостях предложил Ковенькину завернуть цыгарку из махорки. Ваня что-то пробурчал в ответ. Он не курил, но иногда, увидев у кого-нибудь приличные папиросы, угощался. Настроение у всех было приподнятым.

Чтобы ускорить обратный переход, Сотников принял решение на одном из участков воспользоваться той лыжней, по которой мы подходили к Варшавке. Но как бы мы ни спешили, к началу следующего дня смогли дойти только до северо-западной оконечности озера Вялье. В светлую пору мы опасались переходить его. Поэтому выбрали место для привала в реденьком сосновом лесу северо-восточнее деревни Лужки и, перекусив, расположились на отдых.

Время близилось к пяти вечера, как вдруг тишину пронзила автоматная очередь. Это боец Афанасьев, будучи на посту, из автоматической винтовки Симонова открыл огонь по подошедшим карателям. Мгновенно весь отряд был приведен в боевую готовность. Две трети отряда вели бой, а остальные укладывали вещи. Алексей Иванович отдал команду отходить.

Мы старались оторваться незамеченными, скрываясь за небольшими сосенками, но каратели раскрыли наш замысел и стали передвигаться почти параллельно направлению нашего движения по опушке большего по площади леса. До них было метров пятьсот, но так как одеты они были в белые маскхалаты, то на фоне леса мы их хорошо различали. Кто-то из ребят предложил обстрелять немцев прицельным огнем из винтовок. У меня был автомат, а полуавтоматическая винтовка, с которой я ходил до этого, приглянулась Леше Рыжову, и я отдал винтовку ему. Юра Чернявский знал, что я неплохо стрелял из нее, и сказал, чтобы сейчас я взял эту винтовку. Со второго выстрела мне удалось уничтожить одного фашиста. Метко вели огонь и другие наши бойцы. В рядах немцев произошло замешательство, они остановились, а потом скрылись в лесу. Итак, преследование прекратилось, и мы уже в более спокойной обстановке продолжали отход к северо-западному берегу озера Вялье.

В этом бою смертью храбрых погибли командир группы Леонов, старшина Михайленко, бойцы Афанасьев и Михайлов. Алексей Иванович потребовал максимально усилить наблюдение – как во время марша, так и на отдыхе. Предупредил, что отряд пойдет на выход в свой тыл без больших привалов.

На привалах мы отдыхали молча, не было слышно обычных шуток – все переживали потерю товарищей. Конечно, мы отлично понимали, что здесь, в немецком тылу, в любой момент может вспыхнуть бой, кого-то из нас могут убить, но все равно было тяжело осознавать, что всего несколько часов назад все четверо были среди нас, живые.

Наступил вечер. Головной дозор уже подошел к берегу озера Вялье и дал сигнал отряду остановиться. Все было спокойно. Алексей Иванович дал команду выходить на озеро. Снег был твердым, и мы минут через 35–40 достигли восточного берега. Не сбавляя темпа прошли через болото в направлении хутора Комарино. И вдруг на какой-то неровности Юра Чернявский падает и ломает лыжу.

К нам подошел Сотников, и, осмотрев сломанную лыжу, сказал, что отряд продолжит движение до Витебской железной дороги, чтобы разведать обстановку, а наша группа пусть разделится на две части: одна будет сопровождать Чернявского, а другая дойдет с отрядом до Комарино и постарается раздобыть там лыжи для Юры. Мы с Рыжовым и Ковенькиным пошли впереди, за нами на одной целой лыже и с привязанным к ноге обломком от второй шел Чернявский, а позади Саша Уваров. Стало уже совсем темно, когда мы подошли к Комарино. Встретили нас Тимохин и Фокин, которые все-таки сумели достать для Юры подходящие лыжи. Дальше мы уже двигались значительно быстрее и вскоре догнали отряд.

Железную дорогу и реку Оредеж мы прошли благополучно и около четырех часов утра вернулись в деревню Остров. Усталые и голодные, разошлись по тем же домам, в которых жили перед походом. Входные двери, как правило, не закрывались, и мы, никого не потревожив, улеглись спать.

На новгородской земле

Наступил апрель. Весна вступала в свои права – на дорогах лужи и грязь. Пожив немного в деревне Остров, отряд переместился в Заручье, а в середине апреля – в Банковский поселок. Мы с Ковенькиным, Уваровым и Рыжовым опять остановились в доме П. Бобовича. Его жена, увидев нас, очень обрадовалась тому, что мы живы и здоровы.

Положение со снабжением в армии весной 1942 года было очень тяжелым. Коридор в районе Мясного Бора, по которому снабжались войска, уже в январе-феврале составлял всего около четырех километров, а в результате непрерывных боев был сжат до полутора километров. Мы находились, по сути, в «мешке», глубоко вдающемся в оборону немецко-фашистских войск. Дороги в месте прорыва были в таком состоянии, что по ним можно было пройти только пешком. О проезде на машинах или лошадях не могло быть и речи. Все необходимые грузы переносились на себе. Естественно, что наши войска стали испытывать нехватку в боеприпасах и продовольствии. Но, несмотря на такое положение, Алексей Иванович Сотников прилагал большие усилия к тому, чтобы как-то «приодеть» отряд, и вскоре мы получили обмундирование, но главное – сапоги, потому что до сих пор ходили в валенках.

В первой половине апреля и в начале мая в расположении 2-й ударной армии собралось много партизанских отрядов – лужский, оредежский, новгородский, мстинский и другие. Для обеспечения отрядов всем необходимым, уточнения боевых заданий туда прибыли руководители оперативной группы Ленинградского штаба партизанского движения на Волховском фронте А. А. Гузеев, П. Р. Шевердалкин и начальник партизанского отдела Волховского фронта Н. А. Бушуев. Во всех отрядах, которые размещались в поселках Восход и Банковский, а также на станции Рогавка, были проведены партийные собрания.

Серьезные претензии были высказаны в адрес руководства новгородского отряда, который длительное время почти бездействовал. Было решено отряд расформировать, его личный состав частично передать в наиболее боеспособные отряды, а остальных направить в военкомат. В наш отряд прибыли М. Е. Павлов, который до войны был первым секретарем Новгородского горкома партии, председатель Новгородского горисполкома М. В. Юдин, а также директор новгородского хлебокомбината Н. С. Чернецкий. Они были распределены по разным группам отряда. В нашу группу попал Чернецкий. Пополнился наш отряд и за счет кингисеппских и ораниенбаумских партизан, среди них были П. В. Новожилов, П. И. Мамонтов, А. П. Архипов, Т. С. Балан, Ф. В. Архипов, И. А. Новиков. Многие из них недавно участвовали в походе под Толмачево в составе отряда Тарасова.

* * *

Среди прибывших были люди разного возраста. Наше внимание привлек к себе совсем еще мальчик Паша Смирнов. До войны он учился в 10-м ремесленном училище в Кронштадте. После начала войны Паша только и думал о том, как бы попасть на фронт и воевать с фашистами. Но для этого надо было как-то выбраться из Кронштадта. В августе 1941 года Паша с приятелем упросили моряков, отправляющихся на торпедных катерах в Ораниенбаум, перевезти их туда якобы к своим родителям. Так они оказались близко к фронту. Но что дальше? Как попасть на передовую? Надо ведь, чтобы кто-то выдал им форму и оружие, направил в часть. Они знали, что вопросами призыва молодежи в армию ведают военкоматы. Вот они и направились в райвоенкомат.

Зайдя в первый же кабинет, ребята обратились к какому-то начальнику с просьбой отправить их на фронт. Он внимательно их выслушал и сказал:

– Очень хорошо, что вы хотите воевать с фашистами. Армии нужны такие смелые и сообразительные ребята. Но набором добровольцев занимается другой товарищ. Вы здесь у меня посидите, а я пойду и обо всем с ним договорюсь.

Поведение начальника показалось мальчишкам подозрительным. А вдруг их из военкомата не на фронт отправят, а отошлют к родителям? Ребята осторожно вышли из кабинета, прошли по коридору, пока там никого не было, и выскочили на улицу. Потом они блуждали по городу, обсуждая свои дела. Вскоре на глаза им попалась группа вооруженных людей, идущих строем. Ребята догадались, что эти дяди идут воевать с фашистами, и не куда-нибудь, а, наверное, в тыл врага. И пристроились за ними. Через какое-то время старший, оглянувшись, спросил:

Сначала над ними посмеялись, а потом расспросили, кто они и откуда. Ребята все без утайки рассказали и попросили взять их с собой. Придя в Лебяжье, мальчишек представили командиру, который согласился принять их в отряд. Вот так Паша Смирнов и его приятель стали партизанами. С тех пор прошел почти год. И за это время они не один раз побывали в тылу врага, участвовали во многих операциях и боях.

* * *

Наш отряд стал готовиться к очередному заходу в немецкий тыл. Командование тщательно изучало обстановку на переднем крае, но для полноты картины было решено в предполагаемом месте перехода линии фронта произвести разведку силами всего отряда. Операцию назначили в ночь на 28 апреля. Необходимо было выяснить, есть ли оборона у немцев в южной оконечности торфоразработок, занимающих большую территорию на Тесовском и Нетыльском болотах. Наши передовые части находились в деревне Клепцы и также вблизи от населенных пунктов Ляга и Чауни. А вот Пятилипы, Гузи, Кельеши, Заболотье, прилегающие непосредственно к территориям Тесовского и Нетыльского болот, были в руках немцев.

Во время разведки наш отряд незамеченным прошел по заброшенным торфоразработкам, западнее озера Пуговка и болота Кельешское, в направлении деревни Заболотье. На одном из высоких мест в болоте, примерно в четырех километрах западнее деревни Кельеши, отряд наскочил на дозоры фашистов. Завязалась перестрелка, в ходе которой немцы потеряли несколько человек убитыми и ранеными. У нас погибли А. Ф. Сказочкин и Н. Х. Васильченко.

Мы выяснили, что все более или менее сухие места на краю болота немцы держат под постоянным наблюдением, а кое-где их оборона имела укрепления. Кроме того, артиллерийские подразделения противника, размещенные в селах Гора и Пятилипы, в любой момент могли оказать поддержку своим частям.

Дальнейшее уточнение было сделано в штабе наших войск, занимающих оборону в районе станции Рогавка, деревни Клепцы и Тесово-Нетыльских торфоразработок. Командование отряда пришло к выводу, что незаметный проход в тыл немцев возможно осуществить, только если отряду зайти в Тесовское болото, пройти к озеру Сомино, затем продвинуться на юго-запад, обойти с запада озеро Ретно и дальше на юг и юго-запад, по Нетыльскому болоту, в направлении деревни Мыселка.

Но уровень воды в болоте и канавах был еще очень высок, поэтому с выходом на операцию в тыл врага решили немного повременить.

* * *

К предстоящему походу мы готовились обстоятельно: подгоняли снаряжение, ремонтировали обмундирование и обувь, приводили в порядок оружие. Иногда по нескольку человек выходили к переднему краю обороны, тщательно изучали местность. Нашему отряду для выполнения задания был придан небольшой отряд Кузнецова и группа партизан Архипова.

У нас заболел Саша Уваров, у него поднялась температура. Жена П. Бобовича лечила его разными отварами и настоями, но улучшения не наступало. Ему очень не хотелось отставать от отряда, и он упросил Сотникова взять его в поход.

Наконец наступил долгожданный день. Около шести часов вечера 14 мая мы отправились в путь. Отряд двигался по направлению к озеру Липово, где вплоть до южной его оконечности держали оборону посты наших артиллерийских частей. На пути была небольшая рощица, в которой мы подождали до сумерек. Потом стали осторожно продвигаться сначала на юг, а затем на юго-запад. Вышли на болото. Идти было очень тяжело, местами шли по колено в воде.

Стало ясно, что первоначальный план Сотникова – пройти Тесовское и Нетыльское болота и перейти Нехинское шоссе юго-восточнее деревни Велегощь в течение одной ночи – отряд выполнить не сможет. Ночи стали короткими, а наше продвижение по болоту было не таким быстрым, как предполагалось.

Мы прошли правее озера Большое Ушницкое, затем западнее озера Ретно и приблизились к небольшому острову, находящемуся на болоте примерно километрах в трех восточнее деревни Ясно. Времени было еще только четыре часа утра, но уже почти светло. Командование решило переждать на этом островке до вечера. Разместились под кустами и хиленькими деревцами. Болото почти открытое, хорошо просматривается, и нам, следовательно, нужно было замаскироваться так, чтобы никто и предположить не мог, что тут скрывается почти 70 человек партизан. Костры разводить было нельзя. Двигаться разрешалось только в крайнем случае. В каждой группе назначено сменное дежурство.

Наступило хорошее, ясное утро. На островке оказалось много разных обитателей: и птицы, и змеи, и мыши. Одна змея даже забралась на живот к заместителю командира Иванину, когда тот спал. По болоту важно разгуливали две цапли. Из деревни доносился лай собак и пение петухов. Казалось, будто нет никакой войны…

Спали по очереди. На солнышке, стараясь получше замаскировать, сушили одежду, портянки, обувь. День тянулся очень медленно. Наконец наступил вечер, над болотом стал подниматься туман, и мы двинулись дальше. План Сотникова заключался в том, чтобы подойти к Нехинскому шоссе примерно километрах в четырех юго-восточнее деревни Велегощь. Используя для прикрытия лес и кустарники, а затем, обходя с севера деревню Мыселка, мы прошли в лес в районе хутора Хлутно.

Алексей Иванович, разрабатывая маршрут следования отряда, учитывал то обстоятельство, что почти во всех населенных пунктах находились немецкие гарнизоны и воинские части. Для выполнения задания нам необходимо было оставаться незамеченными, все время вести разведку – вот почему отряд продвигался медленно. Наша группа тоже участвовала в разведывании окружающей местности, дорог, переправ, населенных пунктов, несмотря на то, что мы все-таки были группой подрывников. Также командир отряда, комиссар, заместитель командира и командиры групп большое внимание уделяли состоянию охраны – и на малых, и на больших привалах. Однажды Алексей Иванович, проверяя часовых, обнаружил дремлющим на посту бойца Клепикова. Он сразу же был обезоружен и арестован. После совещания Алексей Иванович объявил Клепикову, что если еще раз такое повторится, то он будет расстрелян как злостный нарушитель воинской дисциплины.

Шли мы в основном молча, курили только по разрешению командира, на привалах садились лицом в разные стороны – чтобы и во время отдыха вести постоянное наблюдение. Костры не разводили, питались сухим пайком. При переходе дорог, на которых могли остаться наши следы, двигались пятками вперед, часто применяли развернутый строй, чтобы не оставлять за собой утоптанной тропы. Все это позволило нам 20 мая незамеченными пробраться в лес северо-западнее станции Мойка, откуда намечено было выйти уже непосредственно на операцию.

* * *

В ночь на 21 мая предстояло разведать участок дороги, где планировалось взорвать вражеский эшелон, провести наблюдение за движением поездов и патрулированием дороги. На это задание были отправлены Юдин, Павлов и Новиков. Отряд Кузнецова и группа Архипова разведали местность. Наблюдение вели в течение всего дня. К двадцати трем часам 21 мая весь отряд был подтянут к железной дороге. Отряд Кузнецова получил задание взорвать все линии связи, идущие вдоль дороги, примерно в пятистах метрах по направлению к станции Батецкая, а группа Архипова должна была взорвать железнодорожное полотно слева от места действия основной группы. Главной же задачей в операции был взрыв вражеского эшелона.

Было решено заряды взрывчатки заложить под два стыка рельсов, установить механический взрыватель и произвести взрыв, как и раньше, при помощи тяги. На всякий случай установили две пары капсюлей-детонаторов, соединенных попарно детонирующим шнуром. Капсюли одного конца шнура вставили во взрывчатку, а другого – укрепили на рельсе: если не сработает механический взрыватель, то заряд взорвется, когда на капсюли попадет переднее колесо паровоза.

Мы с Чернецким и Ковенькиным должны были работать вместе с Чернявским на линии, а Уварову, Рыжову и Фокину надо было быстро и аккуратно проложить тягу. Правое и левое охранения были разбиты каждое на две-три группы, причем ближние находились от нас на расстоянии 75 метров, а дальние – порядка 150 метров. Левым охранением руководил Архипов, правым – командир группы Федоров.

Тыловым охранением руководил старшина Некрасов. При командире отряда было два связных, Юдин и Жуманов. После того как командиру отряда доложили, что все люди заняли походное положение, Алексей Иванович распорядился произвести закладку взрывчатки. Мы вырыли землю под стыками рельсов, помогли Чернявскому заложить заряды и соединить их детонирующим шнуром. Юра быстро установил механический взрыватель и прикрепил к нему конец проложенной тяги. Когда все работы на насыпи были закончены, Николай Чернецкий еловой веткой подмел место нашей работы. Правое и левое охранения отошли в лагерь, у железной дороги осталась группа подрывников и люди, выделенные для наблюдения и определения результатов работы. Слева наблюдение вели Новожилов и Смирнов, справа – Лупанов и Ильин.

– Взрывать будем только состав, который пойдет от Батецкой к Новгороду, то есть в сторону фронта. А порожняк, идущий от Новгорода к Батецкой, пропускаем. Порожняк взрываем, только если наше время у дороги будет истекать.

Началось томительное ожидание. К часу ночи мы заминировали дорогу, а эшелон появился только в половине четвертого утра. Сначала мы услышали еле определяемый характерный шум.

– Ну, кажется, это то, что нам нужно, – шепотом сказал Чернявский.

Звук идущего поезда нарастал. Теперь уже не было никакого сомнения в том, что он шел в сторону Новгорода. Вот из-за кромки леса показался паровоз, за ним – большой состав. Расстояние до заложенной взрывчатки быстро уменьшалось, и когда оно составило около десяти метров, Чернявский дернул за тягу. Огненная вспышка и мощный звук взрыва, затем треск и грохот летящего под откос вражеского эшелона – и сразу же, как продолжение, справа и слева отряд Кузнецова и группа Архипова тоже начали подрывать железнодорожное полотно и линии связи. Через несколько минут все стихло.

Отряд отошел от дороги километров на пять-шесть, был сделан привал. Мы немного перекусили и отдыхали. Очень хотелось спать. У всех промокли сапоги, так как в лесу было влажно, и многие переобувались, выжимали портянки. Федя Голиков связался со штабом и передал радиограмму об успешном выполнении отрядом боевого задания.

Позже наблюдатели доложили, что эшелон гитлеровцев состоял из восьми классных вагонов с солдатами и офицерами, двадцати двух вагонов с боеприпасами и одиннадцати вагонов с продовольствием и фуражом. Немцы сразу же мобилизовали население близлежащих деревень на восстановительные работы. Из Новгорода и Батецкой прибыли специальные поезда, чтобы как можно скорее восстановить движение на дороге и наладить связь.

Около девяти часов утра наш отряд в полном составе вышел в обратный путь. Сейчас мы продвигались быстрее, поскольку встречи с немцами нас теперь мало волновали. Ночью мы шли по дорогам, а днем – по лесу. Уже вечером 22 мая перешли Нехинское шоссе восточнее деревни Мыселка и приблизились к окраине Нетыльского болота. За эти дни лед на болоте, который был под водой, во многих местах растаял. Сначала мы пробовали идти по болоту, но вскоре убедились, что это невозможно: мы все время проваливались по колено, а то и глубже. Тогда было решено идти по берегу реки Луги, которая как раз берет свое начало в этих болотах и течет сперва по канаве, идущей с севера на юг. Берега канавы возвышались над болотом и были сухими, а потому мы сможем двигаться довольно быстро. Правда, не исключено, что немцы держат возле канавы свои секреты и засады, особенно около деревни Заболотье и на зимнике, идущем из Заболотья в Ушницы. Но медлить было нельзя, так как немцы наверняка уже организовали поиски нашего отряда.

Пятнадцать километров мы прошли четко и организованно. И когда впереди показалась знакомая рощица на восточном берегу озера Липово, все вздохнули с облегчением. Нам сразу же сообщили, что наперерез отряду двигалась группа карателей в количестве примерно двухсот человек, но перехватить нас они не успели – наши артиллеристы накрыли немцев своим огнем.

Партизанский край

Через день к нам в отряд прибыл начальник оперативной группы Ленинградского штаба партизанского движения на Волховском фронте П. Р. Шевердалкин. Весь личный состав собрался на станции Рогавка. Нас ознакомили с первомайским приказом Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина. Также мы получили указание снова готовиться к выходу на задание. Когда собрание закончилось, бойцы и командиры нашего отряда все вместе сфотографировались.

Для того чтобы как можно быстрее обеспечить отряд всем необходимым перед очередным походом, командование направило нашу и еще одну группу – под командованием Юдина в штаб Волховского фронта за продуктами и боеприпасами. Нам предстояло со станции Рогавка пройти до прорыва у Мясного Бора, затем выйти через него и, переправившись через реку Волхов, добраться до деревни Новоселицы, где располагались нужные нам службы штаба.

Мы вышли в поход 26 мая, а 27-го утром подошли к Мясному Бору. Тогда под этим названием подразумевалась не сама станция Мясной Бор, находящаяся на железной дороге Новгород – Чудово, а перешеек в лесу километрах в шести северо-восточнее станции. По этому перешейку осуществлялось снабжение наших армейских подразделений и частей, вклинившихся почти на пятьдесят километров в расположение немецких войск. Мне дважды до этого приходилось бывать в этом месте, и сейчас я был поражен произошедшими переменами. Раньше здесь был густой сосновый лес, теперь же остались искромсанные снарядами обломки деревьев, из воронок торчали части телег, саней, машин, повсюду лежали тела убитых красноармейцев и партизан. Коридор, по которому снабжались наши войска, сузился уже до восьмисот метров и простреливался насквозь.

Станция Рогавка, май 1942 г. Верхний ряд, третий слева – Ф. А. Крюков

27 мая мы благополучно вышли из Мясного Бора и затем переправились через реку Волхов. В течение трех дней занимались комплектованием продуктов и боеприпасов для отряда, и когда 1 июня возвратились к Мясному Бору, то узнали, что немцам удалось 31 мая этот коридор перерезать. Наши войска оказались в окружении. И нам ничего не оставалось, как вернуться обратно. Сначала мы остановились в деревне Мытно, а потом перебрались в деревню Костово, где провели почти целый месяц. Через день ходили в штаб узнавать, есть ли какие-нибудь вести от нашего отряда. Но никаких известий не было.

Группа Юдина вскоре получила приказ отправиться на другое задание, а мы продолжали ждать свой отряд. Помогали местным жителям по хозяйству, время от времени ходили рыбачить на реку Мсту. Рыбу в то время все предпочитали ловить варварским методом – глушить при помощи взрывчатки и гранат. Боеприпасов достаточно, строгого контроля нет, а потому желающих быстро наловить рыбы было много. Ковенькин и Рыжов постоянно ворчали, что вот, мол, все люди как люди – наглушат рыбы и едят сколько хотят, а мы чего-то стесняемся. Уваров и я поначалу сопротивлялись, но потом поддались на их уговоры.

Для этого дела надо было раздобыть тол, и мы отправились в ближайший лес, где были еще не снятые минные поля. Но на месте мы обнаружили, что мины там натяжного действия, каждая из них состоит из двух 400-граммовых шашек тола и для усиления к ним привязаны куски металлических прутьев. Мины, видимо, были установлены нашими еще в начале зимы, так как проволочные тяги, прикрепленные к взрывателям, порядочно заржавели, а взрывчатка лежала на поверхности.

Перед тем как начать снимать мины, мы условились, что будем соблюдать осторожность, и после того как кто-нибудь из нас обнаружит мину, все останавливаются на месте, а я буду ее снимать. Все шло хорошо. Я снял несколько мин и Саша Уваров сказал, что этого нам хватит. Но Ковенькин, обнаружив следующую мину, уговорил нас снять еще парочку. Я присел на корточки и стал вынимать взрыватель из взрывчатки. И только я левой рукой положил взрывчатку на землю, как вдруг взорвался капсюль-детонатор, который я держал в правой руке. Оказывается, Ковенькин не устоял на месте и пошел, зацепив ногой тягу. Я получил множество осколочных ранений в руки, лицо и грудь. Кровь сильно сочилась из ран, и мне стало плохо. Уваров ругал Ковенькина за его неосторожность, но делать нечего, надо было срочно ехать в госпиталь.

Ребята вывели меня с минного поля и на попутной машине привезли в Новоселицы. После обработки ран меня отправили на лечение в Боровичи, где я пролежал в госпитале до конца июня. После лечения снова вернулся в Костово. К моей радости, наша группа все еще находилась там.

В начале июля представитель штаба передал нам указание переехать в Хвойную. Прибыв в Хвойную, где находился учебный пункт Ленинградского штаба партизанского движения, мы также ничего не смогли узнать о судьбе нашего отряда, оставшегося за Мясным Бором.

Вскоре из наших групп и двух групп новгородского отряда был сформирован новый отряд, командиром которого был назначен И. А. Новиков.

Наше ожидание кончилось, мы получили новое задание.

* * *

В двадцатых числах июля мы выехали в Валдай, затем пароходом по озеру Селигер добрались до деревни Свапуще и потом через Марево – до деревни Хлебоедово, западнее которой проходила линия фронта. Нам предстояло пройти в Партизанский край.

Прибыв в Хлебоедово, сразу же представились командиру подразделения, занимавшего оборону на этом участке. Это был человек, который до мельчайших подробностей знал оборону. Он обстоятельно рассказал об особенностях и характере местности, где нам предстояло перейти линию фронта, о поведении немцев, расположении огневых точек в их обороне, а также о режиме, который был установлен немцами в своих формированиях. По всему чувствовалось, что переход линии фронта будет успешным, так как армейское командование вопросам оказания помощи партизанским отрядам, действующим в их зоне, придавало большое значение.

В Хлебоедово мы пришли в первой половине дня, и было решено сразу же, ночью, переходить линию фронта. Разместились в домах и до вечера отдыхали, набирались сил. Как только начало темнеть, двинулись в путь. Нас сопровождали два армейских разведчика, которые уверенно вели отряд к исходному рубежу.

В первом часу ночи мы благополучно перешли небольшой ручеек, а затем и шоссе Старая Русса – Холм, служившее разграничением сторон. Соблюдая осторожность, быстро отошли в глубь немецкой обороны. Все прошло как нельзя лучше – без единого выстрела. Через Рдейские болота мы приближались к Партизанскому краю, о котором так много слышали. Пережидая день в лесочке на краю болота, видели, что несколько западнее все время кружился в воздухе «костыль» – немецкий корректировщик-разведчик «Хеншель-126».

На следующее утро мы прибыли в расположение партизанских сил. Для нас, тех, кто начинал свою партизанскую деятельность под Ленинградом, странным показалось то, что все бойцы и командиры живут в деревнях и селах, почти не маскируются днем, говорят громко, из одного населенного пункта в другой ездят на лошадях, иными словами, живут почти как воинские подразделения, находящиеся во втором эшелоне. Мы же все это время жили и действовали в принципиально других условиях. Находились в лесу, причем никаких сооружений не строили, на одном месте долго не задерживались, походы совершали только в вечернее или ночное время.

* * *

Наш отряд месяц с лишним воевал в Партизанском крае. Мы вели и оборонительные, и наступательные бои, участвовали в засадах, секретах, в разведке боем. В конце августа было принято решение о выводе отряда в советский тыл.

Обратный переход был гораздо труднее. Продуктов почти не было, люди устали от непрерывных маршей, боев и стычек с фашистами, боеприпасы были на исходе. Тягостным было и то, что здесь мы потеряли несколько человек убитыми и ранеными. И среди них был мой друг Саша Уваров. Его ранило разрывной пулей в левую руку, он потерял много крови и сильно ослаб. Поэтому было решено оставить его в одном из партизанских госпиталей. Потом Саша эвакуировался на Большую землю и после лечения продолжил службу танкистом в действующей армии. Погиб смертью храбрых в январе 1945 года.

Чтобы избежать стычек с многочисленными секретами и засадами карателей, при выходе из тыла нам пришлось углубиться в труднопроходимые Рдейские болота, над которыми почти постоянно летали «костыли», выискивая партизан. Идти было трудно и опасно. То тут, то там мы натыкались на «окна», обходя которые, частенько проваливались в трясину и с большим трудом выбирались. Покров был очень непрочным, под ногами все качалось. Приходилось идти с большими интервалами, но и отрываться друг от друга было нельзя, так как в любой момент могла потребоваться помощь товарищу.

В один из дней нам пришлось отсиживаться в болоте под чахлыми кустиками и деревцами, замаскировавшись плащ-палатками. На завтрак, обед и ужин у нас были концентраты горохового супа-пюре, который мы разминали и разводили болотной водой. Следующий день провели на небольшом лесистом островке, затерявшемся в глубине болота.

Утром 30 августа мы приблизились к передовой. Когда подошли к обороне фашистов, было настолько светло, что о переходе линии фронта и думать нечего. С предосторожностью отошли примерно на километр обратно, выбрали заболоченный лес, рассредоточились и залегли. Ни о каких кострах и приготовлении пищи не могло быть и речи. Получили строгий приказ: не курить, кашлять только в шапки, с мест не сходить, разговоров не вести, обмениваться друг с другом знаками. Так мы провели еще один день. Как только стало темнеть, отряд начал потихоньку продвигаться к передовой. Шли в полной темноте, но, как назло, постоянно досаждали сороки, которые при нашем приближении шумно взлетали с громким криком.

И все же нам удалось без помех перейти линию фронта. Нас сердечно встретили в Хлебоедово, накормили, дали возможность привести себя в порядок и отдохнуть. Мы были очень благодарны местному населению, которое всегда радушно встречало партизан, заботилось о них, делилось продуктами. Когда партизаны, выйдя из очередного боя с фашистами, приходили в ту или иную деревню и устраивались на отдых, жители по своей инициативе несли охрану – даже женщины, старики и ребятишки, от зоркого глаза которых ничто не укрывалось.

Во время войны многие на фронте носили усы, и наши ребята, пробыв в тылу немцев больше месяца, как-то непроизвольно тоже обзавелись усами. Были усы и у меня. И вот сейчас, в Хлебоедово, намереваясь побрить щеки и подбородок, я уже стал укладывать бритву в рюкзак, как на улице появилась бригада женщин и девчат, убиравших пшеницу на деревенских полях. Одна из них, взглянув на меня, что-то шепнула подруге, та – другой, и вот уже все девчата стали, как мне показалось, посмеиваться над моими неопределенного цвета усами. Я не вытерпел, достал бритву и с досады тут же сбрил усы. Моему примеру последовали и другие бойцы.

В течение недели мы проделали обратный путь по шоссе к озеру до Осташкова, а дальше с целым рядом пересадок по железной дороге – до Хвойной. Здесь нас ожидало приятное известие: наш отряд во главе с Алексеем Ивановичем Сотниковым вышел из немецкого тыла за Мясным Бором и сейчас находился на лечении.

Голодный поход

На долю наших товарищей, оставшихся за Мясным Бором, выпало очень тяжелое испытание. С начала июня, то есть после того как немцам удалось перекрыть брешь в их обороне у Мясного Бора, кольцо окружения все больше и больше сжималось. До конца июня отряд участвовал в боях вместе с окруженными частями 2-й ударной армии, выполнял отдельные задания по разведке.

Рация Феди Голикова молчала: батареи питания окончательно сели, а новые раздобыть было негде. В это время отряд получил задание выводить из окружения наших воинов. Предстояло пройти по Новгородскому, Батецкому, Оредежскому, Тосненскому и частично Чудовскому районам. Задача сама по себе непростая. Но дело усугублялось еще и тем, что бойцы и командиры отряда сами были очень истощены, не имели ни продовольствия, ни боеприпасов. Как в таком состоянии пройти по лесам и болотам около 200 километров, да еще уберечь большую группу советских воинов?

Был разработан предварительный маршрут, разведан участок, где с наименьшими потерями можно было продвигаться в тыл противника – теперь уже из кольца окружения. Из Финева Луга шли по направлению к Новгороду. Проходя болота, отряд трижды попадал на заминированные немцами поля. Юра Чернявский при помощи своих товарищей – Лупанова, Чернецкого, Смирнова и Семенова прокладывал проходы в минных полях, что позволило вывести в немецкий тыл несколько сотен бойцов и командиров Красной Армии.

25-27 июня, продвигаясь от деревни Малое Замошье на юго-запад, отряду с боем пришлось переходить дорогу Долгово – Село-Гора. По дороге было налажено движение автогужевого транспорта противника, для улучшения наблюдения немцы использовали даже аэростат. Во время перестрелки мы потеряли здесь бойца Кузнецова. При переходе железной дороги Новгород – Ленинград в районе деревни Татино отряду опять пришлось вступить в бой с фашистами. И так продолжалось почти на всем пути.

В то время фашистские пропагандисты, используя громкоговорящие установки, призывали окруженных сдаваться в плен, обещая хорошее питание и обращение. Для своей пропаганды они использовали образ предателя генерала Власова, командующего 2-й ударной армией. Появились даже листовки с его обращением к воинам и пропусками для сдачи в плен. Этими листовками была усеяна вся прифронтовая полоса.

Поскольку с отрядом следовала большая группа бойцов и командиров нашей армии, то для налаживания взаимосвязи, установления дружбы, товарищества и взаимопомощи между партизанами и армейцами было проведено общее партийно-комсомольское собрание. Алексей Иванович Сотников, обращаясь к армейским товарищам, сказал, что они будут жить и бороться по партизанским законам, беспрекословно подчиняться командованию отряда и командирам подразделений, независимо от воинских званий и должностей. Никто не возражал. Тогда всех распределили по группам и они приняли партизанскую присягу. Командирами групп были назначены партизаны, а их помощниками стали армейские командиры. Одним из основных требований было наличие у каждого оружия и боеприпасов. Вопрос ставился так: кто хочет воевать, тот должен иметь оружие.

Все это было сделано неслучайно: без строгого порядка и железной дисциплины такой большой группе пройти двухсоткилометровый путь в тылу противника, преодолеть линию фронта и выйти на Большую землю было бы невозможно. Опытом неоднократно уже доказано, что в тяжелых условиях дисциплина, командный дух, моральная стойкость очень важны. Так что благодаря таким организационным и в некотором роде воспитательным мерам отряд в течение всего рейда действовал сплоченно и смело.

Алексей Иванович Сотников, находясь со всеми в одинаково трудных условиях, служил не только примером железной выдержки, стойкости, но и подтянутости и опрятности. Он всегда этого же требовал от других и неоднократно говорил нам, что упавший духом боец – это уже не боец, а груз отряда, и что таких быстро находит пуля противника в бою. Также, когда позволяла обстановка, Сотников требовал от солдат умываться, бриться, прожаривать над костром белье, чинить одежду и обувь, простирывать вещи и особенно портянки и даже делать физзарядку. Медицинским работникам из отряда военных он поручил строго проверять выполнение его приказов на этот счет и ежедневно докладывать. Некоторые из армейцев поначалу ворчали: зачем, мол, нам такая культура, когда живот пустой, но и они потом по достоинству оценили это «оружие».

* * *

Поход отряда по тылам противника длился почти месяц. В это время из окружения выходили и другие группы 2-й ударной армии. Двигались они различными путями. Гитлеровцы расстреливали их из засад на лесных дорогах, просеках, по опушкам лесов, по берегам водоемов. Истощенные, в рваном обмундировании и обуви, почти без боеприпасов, бойцы и командиры часто останавливались в небольших населенных пунктах, где не было немцев, и получали помощь от сельских жителей. И наш отряд тоже несколько раз заходил в населенные пункты в Батецком районе.

Немцы, заметив передвижение такого крупного отряда, решили дать бой нашим товарищам в районе деревни Изворожно. Им удалось определить примерное местонахождение отряда, а вот установить его численный состав они не смогли. После яростного обстрела леса из минометов и пулеметов немцы пошли в атаку. Наши, экономя боеприпасы, подпустили их ближе и открыли прицельный огонь, а затем бросились в контратаку. Не ожидая этого, гитлеровцы отступили, оставив убитых и раненых. Через несколько дней, уже в Оредежском районе, они попытались окружить отряд, применив для этой цели конные заслоны и дозоры. Но, получив по зубам, как любил выражаться Сотников, снова отступили.

Отряд вышел в Тосненский район, где намеревался перейти линию фронта. Очень тяжело было с питанием, все время хотелось есть. Питались всякой растительностью, особенно дудками, студенистой массой березы, которая образуется под корой после весеннего сокодвижения. Иногда захватывали у немцев лошадей и лакомились мясом. Соли не было, поэтому сохранить мясо про запас не представлялось возможным. С середины июня стали появляться первые грибы, их собирали без разбора, варили и ели. Правда, без соли они были невкусными. Некоторые в отряде заболели дизентерией. Появились дистрофики, которые самостоятельно уже не могли передвигаться. У многих стало портиться зрение, а кто-то вообще ослеп. Пришлось к больным прикреплять сопровождающих.

Наш врач, подполковник медицинской службы Афанасьев, настаивал на том, чтобы все ели как можно больше подножной растительности – дудок, крапивы, щавеля, грибов и ягод, даже зеленых, и не обращали внимания на то, что пища несоленая. Соль, повторял он, это условный продукт, без которого наши далекие предки великолепно обходились. Афанасьев изо всех сил старался поддерживать людей, хотя сам был не в лучшем состоянии.

На одной из старых баз оредежского партизанского отряда удалось найти около пуда зерна ячменя. Выдали немного больным и по несколько ложек остальным. Зерно хорошенько прожарили и мелко растолкли. И, как ни странно, ложка поджаренного зерна, густой чай, заваренный на ветках смородины или брусничника, да авторитетное внушение врача побороли дизентерию, а природные витамины оживили большинство дистрофиков.

* * *

Отряд приближался к линии фронта. Командование отряда предпринимало все возможное, чтобы поднять дух бойцов, укрепить в них уверенность в успехе. Но силы были на исходе.

Начальник интендантской службы дивизии Свиридов, наш надежный товарищ, ослеп и настолько ослаб, что на какое-то время потерял самоконтроль: сначала попросил бойцов, а затем и командование пристрелить его, так как двигаться он не может, а обузой быть не хочет. Все беседы и уговоры командира и комиссара отряда, а также его друзей ничего не дали. Тогда Алексей Иванович созвал военный совет отряда: надо же как-то поднять человека на ноги! Совет решил, а командир приказал Свиридову немедленно встать и двигаться с помощью товарищей вперед, или он тут же будет расстрелян, как трус. И если не подействовали все доказательства и уговоры, то последние слова «как трус» вывели Свиридова из безразличного состояния. Он тут же поднялся и заговорил: «Я не трус, простите мою слабость, я дойду до своих, только помогите мне». Не дав ему сесть, командир тут же поднял отряд и приказал двигаться по намеченному пути. Свиридов с помощью товарищей шел без остановки, и только по походке можно было определить, что идет незрячий человек. Но зрение к нему стало постепенно возвращаться, и вскоре он уже шел без посторонней помощи, своим примером подбадривая и помогая другим. Вот что значит вовремя помочь человеку справиться со своей слабостью. Как же он потом благодарил всех за то, что нашли слова привести его в чувство. После войны Свиридов служил в армии, был очень деятельным и хорошим товарищем, пользовался большим авторитетом.

* * *

Под вечер 15 июля отряд, переходя Паусерское болото, недалеко от станции Рябово Октябрьской железной дороги наткнулся на немецкую засаду. Оказалось, немцы на болоте построили дот и хорошенько его замаскировали. Из него просматривалось и простреливалось большое открытое пространство и особенно глубокая канава, которую отряду нужно было перейти. За канавой были редкие болотные сосенки и дальше, метрах в пятистах, начинался лес. Как только отряд начал переправу, немцы открыли пулеметный огонь. Одновременно в сторону отряда двигалась рота немцев, стрелявших на ходу. Они, видимо, хотели отрезать отряд от леса.

Отстреливаясь, отряд ускорил переправу и стал прорываться к лесу. Тяжело ранило в голову и плечо Юру Чернявского. Находящийся поблизости Николай Чернецкий последним пакетом забинтовал Юре голову и потащил его через канаву, которая яростно простреливалась из дота, а прикрывать было некому – они отходили последними. И только успели перебраться через канаву и отползти на несколько шагов, как появилась группа гитлеровцев, которые через канаву не пошли, побоявшись, видимо, попасть в ловушку, и, стоя на месте, обстреливали окружающую местность из автоматов. Николай и Юра остались живы – их спасло топкое болото. Однако рюкзаки и котелки были изрешечены пулями. Чернявский боялся только одного – чтобы его живым не захватили фашисты. Сопротивления он оказать не мог, да и защищаться было нечем – патроны кончились. Поэтому он все время напоминал Чернецкому, чтобы тот оставил в пистолете два патрона, и первый – для него, Юры. К счастью, крайние меры не понадобились: хотя и с трудом, но все же добрались они до леса, где их уже поджидали товарищи. В этом бою отряд потерял шесть человек убитыми и трое были ранены.

Надвигалась ночь, а надо было преодолеть еще две преграды – шоссе и железную дорогу, проходящие по направлению Ленинград – Москва. Хотя они и не действовали, но немцы все время держали их под наблюдением. Все очень устали, но оставаться на западной стороне шоссе было опасно, так как каратели могли продолжить преследование. Углубившись в лес, отряд сделал привал – немного отдохнули, перевязали раненых.

Утром после разведки благополучно миновали и шоссе, и железную дорогу. Отойдя километров на пять северо-восточнее станции Рябово, остановились на дневку: необходимо было дать отдых людям, все уже еле-еле передвигали ноги. День прошел спокойно, преследования не было. К вечеру даже развели костры, вскипятили воды, кое-чем подкрепились.

И снова в путь. Шли на север, по направлению к передовой. Непрерывно вели разведку. Переходы стали короче, остановки и привалы чаще. Четырежды отряд пытался перейти линию фронта и все неудачно: каждый раз натыкались на сплошную оборону немцев. Приходилось отходить дальше от переднего края и снова разведывать и нащупывать брешь в обороне врага.

Так, продвигаясь вдоль линии фронта, отряд добрался до лесов, лежащих юго-восточнее населенного пункта Шапки. Изучив обстановку, командование пришло к выводу, что линию фронта можно попробовать перейти по Макарьевскому болоту. Началась тщательная подготовка. Все было продумано до деталей. На случай, если придется прорываться с боем, были выделены ударные группы для подавления огневых точек.

Вечером 21 июля отряд приблизился к Макарьевскому болоту. Пройдя через установленное гитлеровцами спиральное проволочное заграждение, вышли на болото. Стоял небольшой туман. Минут сорок двигались в полной тишине, слышалось только чавканье воды под ногами. С восходом солнца отряд был обнаружен противником. И сразу же последовал минометный

и пулеметный обстрел со всех огневых точек. Мины ложились метрах в пятидесяти от цепочки отряда и взрывались в пучине болота. Во время обстрела погиб наш врач Афанасьев. Он был образцом самообладания и дисциплины, очень многое сделал для того, чтобы в тяжелейших условиях голодного похода поддержать бойцов, оказывая им необходимую помощь, а своими советами всегда вселял уверенность в успехе этого трудного перехода. Все очень тяжело переживали эту потерю.

Отряд уже почти подошел к противоположному краю болота, как вдруг взорвалось несколько мин, а следом раздались автоматные очереди с опушки леса. Стало ясно, что это передний край обороны наших войск и подступы к нему заминированы своими. Сотников принимает решение повернуть на восток и скорее выйти на опушку леса, которая всего в пятистах метрах от отряда. Минное поле по краю болота задерживает продвижение. Мины утонули в воде, снимать их некогда. Военного, идущего впереди, взрывом отбрасывает в сторону, следовавший за ним в нерешительности останавливается. Тогда группа Чернявского бросается вперед, увлекая за собой остальных. Преодолев завалы и заболоченную полосу у опушки, отряд выскакивает на сухую полянку, и все валятся с ног.

На опушке оказалось много ягод и все лежа стали собирать их. Подтянувшиеся также залегли, и отряд занял круговую оборону. Не успели осмотреться, как в нескольких шагах от отряда раздалось:

Тогда из-за большой сосны последовала команда:

– Старший без оружия ко мне, остальным лежать и не двигаться, иначе откроем огонь.

Алексей Иванович приказал отряду не двигаться, но смотреть в оба, и направился к сосне. Около дерева стоял один, а поодаль еще двое в общевойсковой форме. Не успел Сотников подойти и представиться, как все вскочили и бросились обнимать тех двоих. Старшим обеих сторон ничего не оставалось, как улыбаться и разводить руками. Все было понятно без слов. Сотниковцы наконец-то вышли на Большую землю, и радость невозможно было сдерживать. Отряд был встречен секретом 6-й морской бригады, которая держала оборону в районе Кондуя – Макарьевская пустынь.

Моряки проводили отряд до штаба бригады, а по дороге рассказали, что, по данным разведки, в эту ночь немцы собирались перебросить в расположение их бригады большую группу карателей под видом бойцов, выходящих из окружения, поэтому-то секрет и поджидал в засаде. А у наших ребят сразу же возникла догадка: не потому ли немцы позволили им беспрепятственно выйти на болото, что приняли за своих, а когда спохватились, было уже поздно?

Всех обработали в санпропускнике, перевязали раненых, оказали первую помощь больным и ослабевшим и кормили, учитывая длительное состояние голода, через каждые два часа и понемногу.

Следующей ночью на автомашинах отряд переправили в полевой госпиталь, находившийся около Волховстроя. В госпитале больше суток все отсыпались, никто не хотел вставать, даже когда приносили еду. Только на вторые сутки стали приходить в себя. Ребятам долго еще не верилось, что все тяготы этого похода позади.

Хвойная

После прибытия из Партизанского края в Хвойную мы сразу же были осмотрены врачом санчасти Елизаветой Ивановной Константиновой. Почти всем требовалось лечение. А некоторым из нас она предложила лечь в госпиталь в Боровичах. Но все наотрез отказались: по имевшимся сведениям, скоро из госпиталя должен был возвратиться Алексей Иванович Сотников и начать укомплектование отряда для нового похода в немецкий тыл. Командование партизанской школы пошло нам навстречу и разрешило дождаться своего командира. Вскоре один за другим начали прибывать наши друзья – те, кто выходил из тыла вместе с Сотниковым. Мы опять вместе, и без конца рассказываем друг другу о пережитом во время обоих труднейших походов в тылу врага.

Наши дела пошли веселее. Мы наслаждались этим коротким отдыхом в Хвойной. Лагерь школы был расположен километрах в двух от станции, в сосновом лесу. Пользуясь хорошими, солнечными днями, часто ходили за грибами и ягодами, иногда даже загорали. Все постройки в то время состояли из небольших землянок, полузаглубленных в песчаный грунт. Партизаны в основном жили в лагере, человек по 20–30 в каждой землянке. Здесь все отряды переформировывались, получали обмундирование и оружие перед отправкой в немецкий тыл. Когда в лагере школы собиралось большое количество партизан, некоторые отряды располагались в соседней деревне и в поселке при станции Хвойная.

Учеба партизан была организована поотрядно. Занятия в основном проводились своим же командным составом. Как всегда, особое внимание уделялось топографии, практике ориентирования на местности по карте, умению ходить по компасу, а также подрывному и стрелковому делу. Занятия проходили интересно, ведь наши преподаватели имели за плечами реальный опыт партизанской борьбы. Наше вооружение в основной массе было отечественного производства, но, тем не менее, мы внимательно изучали и потому хорошо знали стрелковое оружие врага и в любой момент могли применить его в бою.

Станция Хвойная, февраль 1943 г. Слева направо: Петр Георгиевич Щетников, Алексей Иванович Сотников, Феодосий Александрович Крюков, Иван Тарасович Цветков, Сергей Николаевич Ассовский, Иван Акимович Новиков, Павел Игнатьевич Мамонтов, Василий Степанович Козлов, Алексей Михайлович Барханов

Время бежало быстро. Не успели оглянуться, как прошел целый месяц. Все мы уже поправились, окрепли и снова были готовы к походу.

В начале октября в Хвойную прибыл Алексей Иванович, а через несколько дней – назначенный комиссаром отряда М. Е. Павлов и назначенный помощником командира отряда Н. С. Чернецкий. Начальник оперативной группы Ленинградского штаба партизанского движения на Волховском фронте А. А. Гузеев сообщил Сотникову, что отряд необходимо готовить к выброске в тыл врага на парашютах. Эта новость всех озадачила. Ведь никто из нас еще не имел такого опыта. В лучшем случае до войны некоторые прыгали с вышки. Но приказ есть приказ, и мы стали готовиться. Выяснилось, что выброска отряда будет осуществляться с самолетов двух типов – У-2 и Р-5. Начальник школы Сухов совместно с Сотниковым разработал программу занятий по подготовке нашего отряда.

Капитан Г. А. Талярчик, который в школе ведал парашютнодесантной службой, провел с нами несколько занятий: подробно рассказал о парашюте, его устройстве, тактико-технических характеристиках, практике выполнения прыжков с парашютом, показал, как укладывать парашют. Мы должны были прыгать с принудительным раскрытием парашюта, поэтому дело с нашей подготовкой несколько упрощалось.

Побывали мы и на аэродроме, который находился рядом с поселком. Там нас познакомили с устройством знаменитых «королей воздуха», или «кукурузников», как шутливо называли самолеты У-2. Показали также самолеты Р-5. Каждый из нас побывал в кабинах самолетов, по команде летчиков «Приготовиться!» вылезал на крыло самолета и по команде «Пошел!» прыгал на землю под углом 45 градусов относительно фюзеляжа самолета и заднего обреза плоскостей. Нам показали, за что в самолете будет крепиться фала от вытяжного парашютика, и напомнили еще раз, что самому открывать парашют при помощи кольца, закрепленного на левой лямке снаряжения, можно только в исключительных случаях.

Вот на этом и закончилась наша подготовка как парашютистов. Некоторые даже выражали сомнение в том, что выброска пройдет успешно. Но опыт партизанских отрядов, переправившихся через линию фронта таким способом, показывал, что в основном все проходит благополучно.

В двадцатых числах октября наш отряд поездом направился в Малую Вишеру. Ребята были в прекрасном настроении, много шутили, смеялись, пели песни и плясали. Заводилами веселья, как обычно, были Паша Николаев, Трофим Балан, Леша Рыжов, Павел Мамонтов. Особенно весело мы всегда исполняли песню про лапти:

Во деревне то было в Ольховке,

Во деревне то было в Ольховке.

Лапти, да лапти, да лапти мои,

Эх, лапти мои, лапти липовые…

Паша Николаев, сдернув с лысой головы шапку, пускался в пляс по кругу, показывая, какие на нем лапти. Все смеялись. Пассажиры стоявшего на перроне поезда сначала с удивлением, а потом с интересом выглядывали из окон вагонов и тоже улыбались.

«Лапти» сменялись «Таней-Танюшей». Если в «Лаптях» отличался голосистый старшина отряда Павел Мамонтов, то здесь уже соло было за бойцом моей группы Трофимом Баланом. Особенно всем нравилось, когда он приятным голосом выводил:

Эх-ма!

Таня, Танюша, Татьяна моя,

Помнишь ли знойное лето кэ это!..

После добавки «кэ», произносимой с характерным украинским акцентом, все неизменно смеялись. Паша Николаев в который раз подходил к Трофиму и спрашивал:

– Скажи, Трофим, что это значит на твоем языке – «кэ»?

– Э, друже, маловато. Вот съезди в Чернигов или Полтаву, там сразу узнаешь, что это за «кэ».

После такого разъяснения вообще начинался хохот. Песни не утихали и после отправления поезда: «Катюша», «Три танкиста», «Тонкая рябина» – так и следовали одна за другой.

– Ну что, Федя, кажется, наши ребята решили сегодня отвести душу на месяц вперед.

– Да ведь, Иван Акимович, они прекрасно знают, что в гостях у фашистов не придется так веселиться.

А в вагоне тем временем звучала грозная «Клятва»:

Строчит «максим» – не сунешься в лощину,

Бьет автомат – свинцовый ураган!

Запомнит враг отважных ленинградцев

И не забудет красных партизан!

В этой песне строчку, которая звучала так: «Запомнит враг советскую Псковщину», наши ленинградские партизаны переделали под себя.

А. И. Сотников приветствует делегацию Узбекской и Казахской ССР. Фото: Новгородский историко-архитектурный музей-заповедник

Так, с шутками и прибаутками, мы прибыли в Малую Вишеру. Отсюда нам предстояло пешком дойти до села Александровское, возле которого располагался один из фронтовых аэродромов. Путь в полтора десятка километров мы преодолели быстро, поскольку шли налегке, с одним оружием. Запас продовольствия и боеприпасов нам предстояло получить перед вылетом на аэродроме.

Высадка отряда

Хорошая погода, установившаяся в первой половине октября, сменилась дождливой и пасмурной. Мы ежедневно ходили на аэродром, чтобы узнать, когда сможем отправиться на задание. Но погода была нелетной, нам говорили ждать. И мы опять ждали, а небо все время хмурое и затянуто тучами.

В начале ноября наконец похолодало, дожди прекратились. Мы получили указание готовиться к полету. Высадка первых бойцов была проведена в ночь на 6 ноября, и с тех пор отряд стал высаживаться в тылу противника ежедневно, по 8-10 человек за ночь.

Высадка производилась в районе бывших хуторов Хлутно Батецкого района. Выбор места высадки был неслучаен. Эти места нам хорошо знакомы по походу в мае 1942 года, когда мы выполняли задание в районе станции Мойка. В большом лесу юго-западнее Хлутно мы проводили дневку. В следующий раз наш отряд был здесь в июне-июле, когда мы выходили из-под Мясного Бора.

В первые две ночи полеты прошли без происшествий. Но третья ночь принесла сразу две неприятности. У самолета У-2, который пилотировал Алексей Фомин, отказал мотор. Летчик сразу же дал команду двум парашютистам покинуть самолет. Они благополучно приземлились, а самолет упал на землю. Фомина с трудом вытащили из-под обломков, у него были сломаны руки и ноги. Но оказать ему помощь сейчас было некому, наша медсестра Аня Шибаева еще не прилетела. Тогда Комиссаров, Ремизов и другие бойцы соорудили из прутьев что-то наподобие шины и наложили Фомину на сломанные конечности.

Наш новый радист Иван Цветков связался с Большой землей и передал радиограмму о случившемся. С Большой земли тут же ответили: «В следующую ночь ждите самолета с посадкой, подберите площадку и сообщите условные сигналы».

Но, как говорится, беда не приходит одна. Перед рассветом должны были высадиться оставшиеся товарищи. На самолете, которым управлял летчик Михаил Базовкин, летел партизан из вновь прибывших в отряд. Выйдя на плоскость крыла по команде «Приготовиться!» и услышав команду «Пошел!», он как-то засуетился и, видимо, не надеясь на принудительное открытие парашюта, рванул за кольцо. Вытяжной парашютик был подхвачен воздушным потоком, и хвостовое оперение самолета мгновенно накрыло всем парашютом. Мы услышали резкий шум мотора: это летчик, дав форсированный газ, попытался как-то освободить самолет от парашюта. Но это ему не удалось, и самолет, спикировав, врезался в лес.

Группа партизан отправилась к месту падения самолета. Вскоре они вернулись и доложили, что доставили в лагерь летчика Базовкина, он жив, но ходить сам не может, самолет почти полностью разбился, парашютист погиб. Радисту во второй раз в эту ночь пришлось развернуть рацию и сообщить в штаб о случившемся.

В эти две ночи произошли и другие неприятности. Комиссар отряда М. Е. Павлов при приземлении вывихнул ногу. Она очень сильно распухла, сапог не надевался, голенище пришлось разрезать. Ходил он с большим трудом. А Миша Журавлев при высадке угодил на дерево, сухая верхушка которого попала ему под челюсть и выбила два зуба. Образовалась большая рваная рана, время от времени Журавлев сплевывал кровь, а вместе с ней и кусочки дерева. Я тоже приземлился неудачно, почти на прямые ноги, и тут же упал. В коленях ощущалась сильная боль. Сам идти не смог, и в лагерь меня притащили на руках Фокин и Рыжов.

Следующей ночью все с нетерпением ждали самолет, на котором намеревались отправить обратно летчика Фомина. До этого никто из нас не знал Фомина лично, но мы часто слышали о нем от партизан из других отрядов. Рассказывали, что в течение всего лета 1942 года многие отряды, находясь во вражеском тылу и испытывая нехватку в боеприпасах и продовольствии, получали помощь по воздуху с Большой земли. Летчики на самолетах У-2 в условиях белых ночей выполняли очень трудные задания по обеспечению партизан. И в этом особенно отличался Алексей Фомин. Прилетая во вражеский тыл, он быстро обнаруживал ждущих его партизан, сбрасывал груз и всегда на прощанье, приглушив мотор, кричал: «Фома!» Это было хорошо слышно на земле и звучало как дорогое приветствие от своих. И часто на вопрос, кто прилетал, партизаны отвечали с улыбкой: «Фома!»

Наконец получили сообщение, что самолет за Фоминым вылетел. Площадка была заранее обследована, сигнальные костры заготовлены. Услышав звук самолета, подожгли костры. Летчик, выбросив парашютиста, пошел на посадку, но при приземлении машина была повреждена и взлететь уже не могла. Опять срочно была развернута рация и в штаб передана радиограмма о случившемся. В ответе сообщалось, чтобы ждали очередной самолет.

На этот раз все прошло хорошо. Самолет благополучно приземлился, Фомина с трудом уложили в кабину пассажира. Он мужественно переносил сильную боль, даже пытался шутить, показывая на ноги:

– Ребята, поосторожней там с моими костылями, они мне еще, наверное, пригодятся!

* * *

Десантирование отряда продолжалось три ночи. Во время высадки партизан каждый самолет делал один или два круга над местом высадки. Хотя все происходило ночами, но вряд ли эти полеты остались незамеченными. К тому же, по данным разведки, в крупном населенном пункте Большие Кусони, находящемся примерно километрах в десяти к югу от Хлутно, стоял гарнизон противника.

Нашему отряду, наделавшему столько шума во время высадки, оставаться на месте было опасно. Взвесив все за и против, командование отряда решило все же принять вечером оставшихся товарищей и сразу же перейти на другое место – в леса юго-восточнее Хлутно и остановиться там на несколько дней.

Разбитые самолеты были замаскированы, отряд отошел километра на два в сторону и остановился на привал. В нашем отряде уже стало непреложным правилом по прибытии на новое место производить тщательную разведку окружающей местности. Потом выставили часовых, назначили дежурного по лагерю. Костры решено было развести под вечер и на короткое время. День прошел спокойно, где-то на юге время от времени постреливали, но около лагеря было тихо.

Как только стемнело, назначенная группа вышла к месту высадки и приняла последние самолеты. После этого по указанию Сотникова все три самолета были сожжены, и как только все собрались в лагере, отряд двинулся на восток.

Нас всех удивило то, что не высадились недавно прибывшие в отряд бойцы Алипов и Белов. Командир отряда сделал соответствующий запрос в штаб, и оттуда сообщили, что они действительно улетели в тыл, но примерно за пять-шесть километров до места высадки самовольно совершили прыжок. Между тем в первый день высадки командир группы Новиков ошибочно выпрыгнул раньше, не долетев двенадцати километров до условленного места, однако он сумел найти отряд уже на пятые сутки. Что стало с Алиповым и Беловым, мы так и не узнали.

Рождение легенды

Прибыв на новое место в ночь на 12 ноября, половина личного состава отряда сразу же стала готовиться к выходу на задание, а остальные продолжили разведку.

13 ноября вечером группы Новикова, Козлова и часть моей группы вышли к железной дороге Новгород – Батецкая. Переход был не очень долгим, шли по замерзшей земле, снега не было, так что следов почти не оставалось. 14 ноября весь день вели наблюдение и готовились к операции. Ночью 15 ноября группа Козлова успешно подорвала мост через речку Можановку. Готовил заряды и проводил минирование моста Иван Булычев, помогали ему Саша Никитин и Миша Гоголев. Взрыв моста был произведен в момент, когда по нему проходили немецкие патрули.

Одновременно группа Новикова и часть моей группы взорвали железнодорожное полотно примерно в полутора километрах от моста. Эти взрывы готовили Юра Фролов, Паша Николаев, Коля Семенов, Леша Рыжов, И. Михайлов.

Такая комбинированная операция позволила прервать железнодорожное сообщение противника между Батецкой и Новгородом на девять суток, что было хорошей помощью нашим войскам, действовавшим в районе Новгорода.

После выполнения заданий решено было срочно сменить местоположение отряда, и мы перешли в леса восточнее южной оконечности Нетыльского болота. Пошел снег, и приходилось внимательно следить за тем, чтобы не оставлять следов.

Мы сделали небольшую остановку между деревнями Мыселка и Изворожно – надо было разведать мост через реку Лугу на Нехинском шоссе, недалеко от деревни Вольное Загорье. На это задание направилась группа Козлова, которая затем, в ночь на 25 ноября, успешно взорвала мост через Лугу. Группу подрывников в составе Филиппова, Семенова и Гоголева возглавил Булычев. Две другие группы были отправлены взрывать мост через речку на железной дороге Ленинград – Новгород у станции Глухая Кересть.

Когда ребята вернулись на базу, мы все даже немножко завидовали им – так здорово они выполнили боевые задания! Герой этих операций Иван Булычев на наши поздравления только улыбался и говорил:

– Ничего, подождите, и остальные сделают не хуже нас.

Другая группа вернулась со станции Глухая Кересть с известием, что кто-то до нас постарался – мост через реку уже взорван, поезда по железной дороге Слуцк – Новгород не ходят.

Следующей ночью мы перешли Нетыльское болото и остановились в лесу юго-западнее станции Гореньки. Погода стояла пасмурная, и нашу просьбу прислать самолетом взрывчатку и продукты питания для отряда штаб выполнить не мог. А еды у нас оставалось все меньше. В момент вылета мы получили снабжение в расчете на двадцать дней, а сейчас шли уже двадцать первые сутки. В деревни заходить было опасно – почти везде находились подразделения немцев. По данным разведки, в деревне Заполье стоял гарнизон в составе около 200 человек, в Заклинье – около 150, в Вольной Горке – порядка 500, в Вольном Загорье – 150 человек.

Летчик Михаил Базовкин чувствовал себя значительно лучше, уже мог самостоятельно передвигаться. Даже начал просить командира отряда направить его вместе с другими на задание. Мы с ним часто беседовали, и как-то он сказал, что окончил перед войной Балашовскую авиашколу. А эту же школу в свое время окончил мой двоюродный брат Василий Щукин и даже некоторое время был там летчиком-инструктором. Михаил, оказывается, знал его. Мы оба были безмерно удивлены. Вот уж действительно наша земля-матушка и велика, и мала одновременно.

* * *

В ночь на 26 ноября отряд перешел в лес северо-западнее станции Татино на дороге Ленинград – Новгород. Командование отряда на этот раз наметило провести более длительное наблюдение за железной дорогой Батецкая – Новгород около разъезда Нащи и по окончании разведки пустить под откос эшелон противника. Вечером группа Косткина вышла на задание. С ней пошел заместитель командира отряда Николай Чернецкий.

Ночью 27 ноября группа благополучно приблизилась к железной дороге и стала вести наблюдение. Было установлено, что ежедневно со станции Батецкая на Новгород и обратно строго по расписанию следует от четырех до шести составов с различными грузами. После разведки было выбрано наиболее подходящее для диверсии место – железнодорожный мост через ручей Безымянный. В ночь на 29 ноября было произведено минирование. Замаскировав свои следы, несколько человек остались неподалеку от полотна железной дороги, а остальные, немного отойдя, стали вести наблюдение и охрану группы подрывников.

Было решено взрывать эшелон, который пойдет к Новгороду. Время шло, а эшелона все не было. Около восьми часов утра, когда стало почти светло, Чернецкий и Косткин, посовещавшись, решили взорвать заминированный мост и отходить. И вдруг с запада послышался шум идущего поезда, сначала еле-еле, а потом все отчетливей и громче. Чернецкий обрадовался:

– Вот это удача! Иван Матвеевич, будем рвать?

А поезд подходил все ближе и ближе. И как только он оказался на краю моста, прогремел взрыв. Паровоз сразу свалился под откос, из его котла вырывались громадные клубы пара, вагоны с треском налетали друг на друга, все крушилось, ломалось, летело под откос вслед за паровозом, раздалось несколько сильных взрывов, возник пожар.

Задание было выполнено блестяще. Особенно отличился боец Александр Шулин, который грамотно обеспечил минирование. Гитлеровцам был нанесен серьезный урон: эшелон имел пятнадцать классных вагонов с живой силой – около пятисот фашистов, а также четыре цистерны с горючим, три платформы с оружием, одиннадцать вагонов с фуражом и другими грузами.

* * *

После всех боевых операций, проведенных нами, немецкое командование бросило на поиски отряда крупные силы карателей – из Заполья, Вольной Горки и Кшентиц. В общей сложности нас стали разыскивать несколько сотен человек.

С 26 ноября мы находились в лагере километрах в четырех севернее деревни Заполье. И вот 30 ноября на отряд было совершено нападение. Видимо, где-то каратели заметили наших товарищей и по следу пришли к лагерю. Все группы отряда были, как всегда, размещены по кругу, костры еле тлели и были замаскированы со всех сторон вертикально натянутыми плащ-палатками. Партизаны по лагерю не ходили, а отдыхали у костров. Только часовые со своими подчасками несли службу, да иногда дежурный проходил по лагерю, проверяя охрану.

Часовые двух соседних групп вовремя обнаружили приближение немцев, отряд был поднят по тревоге и три группы – одна по центру, а две с флангов – первыми атаковали врага. Бой был коротким. Из 32 человек уцелело только трое карателей, которые, бросив оружие и пилотки, сумели скрыться. Нашими трофеями стали оружие, документы и топографические карты, дневники и награды немецких вояк. Выяснилась интересная деталь в формировании карательного отряда: он состоял из четырех групп, во главе каждой стоял немец, а из остальных семерых человек два-три было немцев, а остальные – власовцы и полицаи.

На взятых картах мы обнаружили место высадки нашего отряда, а также, хотя и неточный, наш маршрут до последних дней. На них же были сделаны пометки о расположении карательных отрядов и немецких гарнизонов в близлежащих населенных пунктах. Карты были выполнены тщательно, все пункты имели названия на немецком и русском языках. Вооружение тоже было неплохим – отряд имел пулеметы, автоматы и несколько винтовок. Чувствовалась немецкая педантичность во всем – от укомплектования личного состава до вооружения и снабжения. Кажется, все было предусмотрено – и вдруг полный разгром.

С нашей стороны в этом бою был ранен только один человек – командир группы Косткин. Ранение было в руку, не очень тяжелое.

Позднее, когда наш отряд направлялся на выход в советский тыл, из бесед с местными жителями мы узнали, что сбежавшие каратели рассказывали о каком-то необычном партизанском отряде, в котором большинство партизан ведет бой, сидя на деревьях. Количество бойцов в нашем отряде во много раз преувеличивалось, назывались цифры 160, 200, а то и больше. Нас же было всего 40 человек. С одной стороны, хорошо, что про наш отряд среди оккупантов распространилась такая молва. С другой стороны, нам теперь нужно быть вдвойне осторожными и готовиться к тому, что в следующих боях мы встретимся с более крупными силами противника.

Учитывая все это, командование отряда приняло решение перейти в леса, находящиеся южнее железной дороги Новгород – Батецкая.

Тепло человеческое

Отряд в полном составе двинулся в путь. Идти стало гораздо тяжелее, так как снегу навалило уже порядочно. Каждые 100–150 метров приходилось менять впереди идущих, чтобы дать им отдохнуть.

С едой в отряде стало совсем плохо, продукты кончились, а на наши запросы выслать самолеты с боеприпасами и продуктами с Большой земли отвечали, что погода нелетная. Мы стали питаться, как бывало и раньше, отваром из березовой коры, липовыми почками. На болотистых местах разгребали снег в надежде найти клюкву. Колонна отряда растягивалась в походе на значительные расстояния, и по ней время от времени передавалась команда Алексея Ивановича:

Все наламывали себе по венику липовых веток и прямо на ходу обгрызали с них почки. Это на какое-то время заглушало чувство голода, но потом все равно опять мучительно хотелось есть. А погода никак не улучшалась. Иван Цветков по нескольку раз в сутки связывался со штабом, но все напрасно, велели ждать летной погоды.

Соблюдая все меры предосторожности, по возможности запутывая следы, применяя иногда минирование тропы, мы благополучно 5 декабря прошли в лес около деревни Стегачево. На опушке леса обнаружили свежезаготовленные дрова и рядом сетку с сеном для лошади. Свежие следы говорили о том, что сюда недавно приезжали и, наверное, приедут еще раз. Посовещавшись, командование отряда решило оставить в засаде мою группу с тем, чтобы взять лошадь, а остальные продолжат путь. С нами остался старшина отряда Павел Мамонтов.

Ждать пришлось недолго. За дровами на лошади приехали мужчина и женщина. Но как только мы стали подходить к ним, чтобы поговорить, объяснить положение отряда, мужчина запрыгнул в сани и пустил лошадь галопом. На наши команды остановиться он только нахлестывал лошадь. Мы подошли к женщине, стали спрашивать, что это за мужчина. Вот тут-то и выяснилось, что он дезертировал из Красной Армии и сейчас служил в полиции. Женщина была напугана, начала плакать, говорила, что в деревне немцев нет и она готова дать нам немного хлеба, картошки, огурцов.

Я сразу же предложил пойти в деревню. Мамонтов колебался. Его нерешительность можно было понять: хотя в Стегачево, по заверениям женщины, немцев не было, но несколько полицаев из укрытия легко могли перестрелять всю группу, тем более днем, так как подходы к деревне были совершенно открытыми. Лес, правда, подходил близко к деревне, но снегу было много, идти по опушке тяжело.

Решили сделать так: я с тремя бойцами пойду в деревню, постараюсь добыть лошадь и немного хлеба. У ребят спросили, кто пойдет со мной в деревню. На меня все посмотрели с нескрываемой обидой и сказали, что все пойдут. Ничего не оставалось, как самому отобрать троих. Это были Леша Рыжов, Тима Лобачев и Петя Раецкий.

От леса до окраины деревни было всего километра полтора, но нам этот путь показался очень длинным. Автоматы держали наготове. Но все было спокойно, видимо, женщина сказала правду. Подойдя к деревне, мы увидели, что в стенах крайнего сарая проделаны свежие бойницы. Однако сарай оказался пустым. В окнах противоположных домов мелькали чьи-то лица. Подошли к одному из окон и Рыжов крикнул:

Ему ответили. Мы прошли по деревне к дому старосты. Двери были заперты изнутри. На наш стук отозвался женский голос:

Дверь открыла женщина средних лет. На вопрос, где муж, она ответила:

Ответа не последовало. Было ясно, что староста с полицаем отправились в Кшентицы за подмогой, где, по нашим данным, находился крупный карательный отряд.

Мы выяснили, что у старосты имеется корова, овцы, поросята, куры. Но это нам не подходило. Тима Лобачев вспомнил, что, когда мы шли по деревне, поперек улицы проезжал воз с драночными корзинами. Тогда мы пошли на улицу, осмотрели следы, поняли, куда свернул этот воз, а затем обнаружили и его. Оказывается, в деревню торговать корзинами приехал какой-то предприимчивый частник, а лошадь за определенную мзду одолжил в немецкой комендатуре.

Взяв эту лошадь, а также несколько буханок хлеба у старосты, мы быстро начали отходить к лесу. Только успели подойти к опушке, как застрекотали пулеметы – не иначе как староста с полицаем вернулись с подмогой. Но они опоздали: мы уже углубились в лес.

Женщина, которая осталась на опушке леса с нашими бойцами, рассказала, что у нее на фронте муж и сын. Заметив, что один из партизан был без рукавиц, она сняла со своих рук шерстяные варежки и протянула ему:

Боец сначала смущался, отказывался, но потом принял подарок и горячо поблагодарил. Мамонтов проинструктировал женщину, как себя вести и что говорить карателям, когда ее будут допрашивать, и мы разошлись. Она пошла к своей деревне, а мы – догонять свой отряд.

* * *

После короткого перехода отряд остановился на привал. Мы быстро стали готовить костры, старшина раздал мясо пристреленной лошади. Разделили все – и мясо, и шкуру, и кровь, которую аккуратно собрали в котелки при разделке туши, соль у нас была. Каждому досталось по небольшому куску хлеба и порции конины, и мы наконец наелись.

На рассвете было решено отойти подальше в лес и устроить дневку. Разместившись на новом месте, примерно километрах в четырех севернее Кшентиц, мы получили указание костры пока не разводить. И эта предосторожность оказалась не напрасной. После полудня 6 декабря к нашему лагерю подошли каратели. Часовые своевременно обнаружили их приближение, и отряд быстро приготовился к бою. Также Алексей Иванович направил две группы в обход карателей.

Мы заметили, что во время боя очень много пуль свистело в кронах деревьев. Видимо, рассказы сбежавших от нас под Запольем карателей действительно были приняты противником всерьез: гитлеровские вояки вели прицельный огонь по деревьям, чтобы выбить якобы засевших там партизан.

Потеряв пятнадцать человек убитыми и семерых ранеными, каратели не выдержали и стали отходить.

У нас был ранен в шею заместитель командира отряда Николай Чернецкий. Ранение было не очень тяжелым, и он после перевязки мог идти самостоятельно.

Мы стали продвигаться западнее, где находился более крупный лесной массив. Не было никаких сомнений в том, что каратели, получив подкрепление, продолжат преследование.

* * *

Командование отряда не теряло надежду получить боеприпасы и продовольствие. Поэтому как только мы останавливались на привалы, радист сразу же связывался со штабом. Но получал неизменное «ждите летной погоды». Пошел второй месяц нашего нахождения в тылу с двадцатидневным запасом продовольствия. Ожидание летной погоды становилось все более трудным. Мы голодали.

После совещания Сотников принял решение идти на выход в советский тыл. Новгородцы, которые были в нашем отряде, предложили выходить через озеро Ильмень – оно считалось нейтральной зоной. Гитлеровцы находились на западном его берегу, а наши войска – на восточном. Наиболее подходящим местом выхода на озеро новгородцы считали прибрежную часть южнее станции Борки на железной дороге Шимск – Новгород. Дорога эта, по имеющимся данным, не работала. Однако по расположенному рядом шоссе движение было оживленным.

7 и 8 декабря почти все время шел снег. Ночью мы удачно прошли открытое место между Кшентицами и Видогощью, перебрались через реку Видогощь. Наши следы замела пурга, и каратели потеряли нас из виду. После дневки в лесу решено было переночевать в небольшой лесной деревушке Новое Жмурово.

С наступлением сумерек мы произвели разведку, убедились в том, что в деревне нет карателей и полицаев, и, выставив караулы, разместились по домам. Мирное население с пониманием встречало партизан. Как только мы входили в дом, жители сразу же начинали хлопотать у печки, чтобы накормить нас. Из своих скромных запасов доставали картофель, капусту, грибы, ягоды, лепешки. Мы всегда как-то смущались такому приему, тем более видели, что люди сами живут очень и очень трудно. Вот и сейчас все бойцы были накормлены, в тепле и под крышей. И начались расспросы. Жителей интересовало, как обстоят дела на фронтах, что происходит в Ленинграде и Москве, скоро ли фашистская Германия будет разгромлена. Еще оживленнее было в доме, где остановилось командование отряда: там наш радист Иван Цветков развернул рацию и настроил на волну Москвы. Все слушали сообщения из столицы и убеждались в том, что наша Родина борется и недалек тот день, когда мы снова заживем счастливой жизнью.

Назавтра утром, когда еще было темно, мы, поблагодарив местных жителей за теплый, душевный прием, вышли в путь.

Ильмень

По наметкам командира отряда, мы должны были дойти до озера Ильмень в течение двух дней. Решено было подойти к деревне Базловка, что в десяти километрах от Нового Жмурова, переночевать там, а потом уже направиться на выход в советский тыл. С наступлением темноты была послана разведка, которая вскоре вернулась и сообщила, что в деревне нет ни немцев, ни полицаев.

Отряд начал подходить к деревне. Как только первая группа вышла на окраину, чтобы установить там пост наблюдения, мы были обстреляны сразу из нескольких домов. Пришлось отстреливаться и в спешном порядке отходить. К счастью, мы не понесли тяжелых потерь. Трое наших были легко ранены – И. Булычев, Н. Тимохин и Ф. Филиппов. Надежды на отдых не сбылись. Наверняка уже сейчас гитлеровцы получат сообщение о нашем местонахождении. Ночью преследовать они побоятся, но утром начнут нас искать.

Сотников решает увести отряд в лес километра на полтора юго-восточнее и там остановиться. Разрешено разжечь костры. Продуктов не было, но у некоторых сохранилось немного кожи от убитой лошади. Мы отрезали по небольшому кусочку, насаживали на веточки и обжаривали на огне. Когда кожа покрывалась обгоревшим слоем, ее обгрызали, затем опять поджаривали, и так сгрызали ее всю. Вскипятили воды из снега и напились горячего чаю, которого тоже у некоторых немного сохранилось, но в основном заваривали брусничник.

Мы, конечно, были удивлены решением командира развести костры. Дежурный командир группы даже пошел к Сотникову за разъяснением. И получил от Алексея Ивановича как всегда четкий ответ:

– Для нападения карателям нужно подготовиться, да и ночью они вряд ли осмелятся начать бой. А нам необходимо обсушиться, перекусить, да и возле тепла мы отдохнем лучше.

Вот мы и отдыхали, а заодно вспоминали радушных деревенских жителей. К слову сказать, население на оккупированных территориях находилось в очень трудных условиях. Такие товары первой необходимости, как соль, спички, керосин и мыло, достать было почти невозможно. Большинство питалось выращенными на огороде овощами. Хлеба почти не было. Несмотря на это немцы облагали население налогами зерном. Каждый дом обязан был сдать по 10–15 пудов, а в некоторых деревнях с работоспособного собирали по 5 пудов зерна. Кроме того, собирали сена по 70 пудов с дома или с работоспособного по 30–35 пудов, картофеля по 6–7 мешков с дома или по 2–3 мешка с работоспособного жителя. Также каждая группа или команда немцев, прибывающая в деревню, устраивала различные поборы продуктами по своему усмотрению.

Школы почти нигде не работали. Все население от мала до велика привлекалось в обязательном порядке к работам по расчистке дорог, заготовке дров. От каждого работоспособного немцы требовали заготовить по 37 кубометров дров. Все дрова, отпускаемые самому населению, строго учитывались, и за каждый кубометр требовалось уплатить по 14 рублей советскими деньгами.

По рассказам жителей, в деревне Новое Жмурово немцы расстреляли Николая Гавриловича Гаврилова и двух сестер – Валентину и Клавдию Мишиных за то, что они стирали партизанские маскировочные халаты. В период весны и лета 1942 года немцы отправили в Германию большое количество местных жителей.

* * *

На следующий день в восемь часов утра прозвучала команда «Подъем!», и почти сразу же до нас донеслись звуки стрельбы на опушке леса.

Алексей Иванович усмехнулся и как-то весело сказал:

Мы не спеша стали продвигаться на юг. Снегу навалило немало, идти было трудно. Шли традиционным партизанским порядком – колонной по одному. Впереди двигалась головная группа, в которой часто менялись направляющие. В конце – усиленное тыловое охранение. Наблюдение вправо и влево вели все партизаны. Отойдя километра на полтора, я получил указание заминировать тропу.

Мы с Мишей Фокиным и Петей Раецким приготовили взрывчатку. Так как у нас были механические упрощенные взрыватели – МУВ, а времени мало, то удобнее было произвести минирование поверхностными зарядами, заложить их рядом с тропой. Мы быстро связали два пакета взрывчатки по две 400-граммовых шашки тола, сделали тяги из ниток от парашютных строп, и я установил мины, сначала одну, а немного поодаль – другую. Тяги от взрывателей привязали к кустам с противоположной от взрывчатки стороны и замаскировали их сверху гнилыми прутиками. Потом я надел рукавицы и снегом запорошил место установки мин.

А каратели, постреливая, двигались за нами. В первом часу дня мы услышали сначала один, а затем и второй взрыв – это сработали наши мины. За взрывами последовала беспорядочная стрельба, но вскоре все стихло. Как потом стало известно, на мине подорвалось несколько гитлеровцев и староста деревни Базловка Грызлов, который вел карателей по нашему следу.

Мы несколько раз меняли направление нашего движения в лесу, чтобы сбить с толку карателей. С наступлением темноты отряд осторожно стал приближаться к железной дороге Новгород – Шимск. Примерно в 10 часов вечера мы благополучно перешли железную дорогу, а потом и шоссе и приблизились к устью реки Веронды. Все пока шло хорошо, мы постепенно приближались к озеру Ильмень, которое было нейтральной зоной.

* * *

Чтобы как можно дальше удалиться от западного берега озера, командование отряда наметило выходить вначале на юго-восток, по направлению к Взваду. После того как пройдем километров пятнадцать – повернуть на восток, и затем как можно быстрее продвигаться к восточному берегу, к передовой наших войск. Нам предстояло пройти в общей сложности около пятидесяти километров – сначала по прибрежной части, а потом по озеру. В обычных условиях это не составило бы большого труда. Но сейчас, когда все мы были истощены, устали от постоянных переходов, это было трудной задачей.

Тем не менее мы вышли на озеро. Погода стояла пасмурная, температура около нуля, пошел мелкий снег. Когда стало уже почти светло, объявили привал. Мы рассредоточились по два-три человека, легли на лед и стали коротать день. Все были в каком-то полусонном состоянии. Мучил голод, хотелось пить. Время от времени набирали в рот немного снега и этим утоляли жажду. Наблюдение вели лежа, вставать было запрещено. Хотя в наших местах дни в декабре самые короткие, но этот нам показался чуть ли не самым длинным за все время наших походов. Все с нетерпением ожидали вечера. Как только начало смеркаться, мы наконец поднялись и стали разминать ноги. За день лежания на льду мы основательно замерзли и промокли, так как все время моросил дождь.

Шли по азимуту, ориентиров никаких не было, небо закрывали сплошные тучи. Несколько раз направляющий забывал вовремя сверить направление движения с компасом, и голова отряда через какое-то время оказывалась почти у хвоста растянувшейся колонны. Видя, в каком состоянии находятся партизаны, Алексей Иванович приказал назначить в тыловое охранение более сильных людей, чтобы они в случае чего могли помочь ослабевшим товарищам.

В середине ночи направляющей стала наша группа. Впереди шел Фокин, который в последнее время выделялся своим умением хорошо ходить по азимуту, за ним Рыжов, Семенов, Балан и Михайлов. Следом за Фокиным не зря был направлен Рыжов – он тоже неплохо ориентировался. И как только Рыжов обнаруживал малейшее отклонение от указанного направления, он сразу же громко говорил об этом Фокину, сдабривая свою речь крепкими выражениями.

А тем временем передовые посты Красной Армии, расположенные по восточному берегу озера Ильмень, докладывали своему командованию, что по озеру в сторону нашей обороны движется большая группа людей и слышна речь. Разобравшись в «крепких подробностях» разговоров, командир подразделения отдал приказ: «Огонь не открывать, это идут свои!»

Около четырех часов утра мы подошли к берегу озера и были встречены армейцами. Нашей радости не было предела, наконец-то мы дома! Все как-то сразу окончательно обмякли и почти не могли двигаться. Нас посадили на сани по пять-шесть человек и отвезли в ближайший населенный пункт, где находился штаб части.

Во время проверки состава отряда мы не досчитались четырех бойцов – А. А. Климцова, Л. П. Терехова, В. М. Карпенко и В. Фоминых. В какой момент они могли отстать от отряда, никто не знал. Во время дневки на озере они были, а куда делись потом – непонятно. Группа военных на двух лошадях сразу же направилась по нашему следу на озеро, но поиски ни к чему не привели.

После двухнедельного отдыха наш отряд перебрался в Хвойную. Пятеро из нас – М. Е. Павлов, Н. С. Чернецкий, И. М. Косткин, Ю. Н. Фролов и М. П. Журавлев – были направлены для лечения в военный госпиталь.

Трагическая случайность

Прибыв в Хвойную, мы, как и до полета в немецкий тыл, разместились в своей землянке. Алексей Иванович некоторое время был занят составлением отчета о боевой деятельности отряда в тылу противника. Мы получили новое обмундирование и обувь. После хорошего отдыха и нормального питания все окрепли и повеселели. В этом была большая заслуга врача Елизаветы Ивановны Константиновой. Она со своей медсестрой принимала самые энергичные меры к тому, чтобы мы как можно скорее встали на ноги.

Как-то в один из дней я почувствовал, что все мое тело начало чесаться. Я недоумевал, с чего бы это. В бане мы регулярно мылись, белье и одежда были чистыми, насекомых у нас не водилось. Внимательно рассмотрев грудь, руки и ноги, я обнаружил, что кожа покрыта какими-то прыщиками. Мне сразу вспомнилось детство, когда еще во время гражданской войны, будучи маленькими, мы с братьями и сестрами болели чесоткой. И я отправился в санчасть. Елизавета Ивановна, услышав, как я выпрашиваю у медсестры цинковую мазь, приказала раздеться и осмотрела меня. Оказалось, что это вовсе не чесотка, а сыпь на нервной почве. В качестве лечения она порекомендовала ежедневные обтирания водой или снегом.

Я начал лечение сразу же, выйдя на улицу, и через несколько дней заметил, что количество болячек уменьшается. Обтираться снегом вместе со мной за компанию начали несколько человек, а через неделю на эту полезную процедуру мы выходили уже почти всем отрядом.

В конце декабря Алексей Иванович завел разговор о том, что хорошо бы бросить курить. Я поддержал это предложение, и мы выбрали дату: с 1 января 1943 года. Много лет прошло с той поры, и ни Алексей Иванович, ни я не берем в рот папиросу. Но зимой 1943-го мы были почти одиноки в этом своем начинании, курильщиков в отряде все равно было предостаточно.

* * *

Время до Нового года летело очень быстро. И мы, возможно, радовались бы отдыху в Хвойной, если бы не одно событие, произошедшее здесь в наше отсутствие. Наш Юра Чернявский, вернувшись в Хвойную из госпиталя, был оставлен при школе как преподаватель. Он прекрасно знал топографию, стрелковое и подрывное дело, а также все тонкости партизанской борьбы. Знания и боевой опыт такого человека были очень нужны при подготовке партизан. Он вел занятия в нескольких отрядах, в том числе с группой девушек. И вот во время очередного занятия с девушками, которое проходило в землянке санчасти, Юра рассказывал о мине Старинова, применяемой для минирования железнодорожных путей, демонстрировал мину, перечислял ее технические характеристики, показывал конструкцию. Увлекшись рассказом, Юра непроизвольно положил мину на стол и не увидел, что одна из девушек взяла мину в руки, стала ее рассматривать и что-то повернула. Не прошло и секунды, как раздался взрыв. Юра и еще одна девушка были убиты, несколько человек ранены.

Не стало нашего верного друга, боевого товарища, который так много сделал для нашего общего дела, не жалел себя, проявлял решительность, стойкость в борьбе с врагом. В тяжелое время Юра был образцом мужества и отваги, отличался каким-то презрением к смерти. Мы были его учениками, он многому нас научил. Благодаря его качествам как командира наша группа четко выполняла все боевые задания и была на хорошем счету. Все партизаны в Хвойной сочувствовали нашему горю.

* * *

В начале января 1943 года Алексей Иванович получил краткосрочный отпуск и поехал навестить свою семью, а мы стали готовиться к отправке в тыл врага.

Начали заниматься стрелковой подготовкой. Пока не было лыж, ходили пешком по окрестностям, иногда до десяти и более километров. Когда получили лыжи – стали тренироваться. В большинстве своем бойцы беспрекословно выполняли указание об обязательных занятиях на лыжах. Но были и ворчуны, которым куда приятнее было поспать в землянке или сходить в деревню к девчатам. Как-то боец моей группы И. Михайлов категорически отказался пойти на тренировку. Командир и комиссар отряда отсутствовали, и мне пришлось самостоятельно принять меры, чтобы навести порядок. Я посадил Михайлова на гауптвахту, которая в лагере имелась, но все время пустовала. В течение трех суток нашим ребятам пришлось охранять арестованного, выводить на завтрак, обед, ужин и сопровождать в туалет. Разумеется, такая «служба» никому не нравилась, и каждый, кто стоял на часах у гауптвахты, обязательно «воспитывал» Михайлова: дверь неплотно закрывалась и ему все было слышно.

Во время очередного совещания у начальника школы Сухова мы предложили провести учебно-тренировочный поход с военной игрой при участии нескольких отрядов, один из которых был бы партизанским, а другие – «карательными». Когда я сообщил своим товарищам о том, что нам предлагается быть отрядом партизан, все очень обрадовались. Получив сухой паек, мы вышли в поход за сорок километров на север от Хвойной. С нами пошел представитель командования школы, инструктор по физподготовке. Каждый партизан был обязан взять оружие, боеприпасы и продуктов на сутки. Наш отряд прошел за час по целине километров девять-десять. Инструктор был удивлен, что мы идем с такой скоростью. А это как раз сказывались ежедневные занятия и тренировки. Затем мы провели практические стрельбы, в которых тоже показали хорошие результаты. Так мы всем продемонстрировали, что наш отряд обрел былую силу и выносливость, а новички, прибывшие в отряд, на деле убедились в том, что отряд Сотникова не напрасно имеет на фронте добрую славу.

В двадцатых числах января стало известно, что войска Ленинградского и Волховского фронтов прорвали блокаду Ленинграда. Позднее мы узнали, что Красная Армия ведет успешные бои в районе Сталинграда и на других фронтах. Все четче вырисовывался исторический перелом в Великой Отечественной войне.

Итак, наш отряд в составе сорока четырех человек был полностью укомплектован, люди чувствовали себя хорошо. Мы были готовы к выполнению очередных заданий.

Нас встречают

В середине марта наш отряд опять прибыл в Александровское. Мы, как и в октябре прошлого года, разместились в селе, но только теперь там жили военные, а мирные жители были эвакуированы.

21 марта туда же прибыл представитель оперативной группы и вручил правительственные награды целому ряду партизан. Из нашего отряда были награждены четверо – командир отряда Алексей Иванович Сотников, заместитель командира Николай Чернецкий, радист Иван Цветков и я.

На следующий день был намечен вылет отряда в тыл противника. Место высадки – озеро Стречно, находящееся почти посередине Мшинского болота. Место было выбрано неслучайно – отсюда недалеко до Варшавской и Витебской железных дорог, на которых мы собирались развернуть свои действия по подрыву.

Комиссаром отряда на этот раз летел с нами Сергей Николаевич Ассовский. До войны он был старшим инженером на одном из ленинградских заводов. Прибыл к нам в отряд он еще в Хвойной, и за какие-то пятнадцать дней сумел полностью войти в жизнь отряда. Его простота, душевность и какая-то особая тактичность в отношениях со всеми, широкий кругозор, прекрасное знание нашего любимого Ленинграда, о котором мы часто вспоминали, позволили нам почувствовать, что в отряде появился не просто начальник, но и замечательный товарищ.

Ко мне в группу пришел Костя Коваленко, который до войны работал разметчиком на Кировском заводе. Он понравился всем нам своей веселостью и жизнерадостностью. Отец его, Александр Иванович, был старым путиловским рабочим, трудился на этом прославленном заводе пятьдесят один год, а в юности даже работал на станке рядом с Михаилом Ивановичем Калининым, нашим всесоюзным старостой. За свой долголетний и самоотверженный труд Александр Иванович был награжден орденом Ленина. А Косте до прихода в наш отряд уже пришлось повоевать. В июне 1941 года он добровольно вступил в истребительный батальон, потом воевал в партизанском отряде в районе Ораниенбаума. Весной 1942-го их отряд оказался в районе Мясного Бора, и лишь в конце июня небольшой группе отряда удалось выйти в советский тыл. В их числе был и Костя – раненый и истощенный до предела. Лечение в госпитале затянулось, и только в январе 1943-го он приехал в Хвойную и был направлен в наш отряд.

Командиром одной из групп был назначен прибывший к нам старший сержант госбезопасности Алексей Михайлович Барханов, который до этого служил в Ленинградском областном управлении НКВД. Барханов произвел на нас хорошее впечатление: немногословный, собранный, аккуратный, с хорошей военной выправкой. До направления в наш отряд Барханов уже несколько раз побывал в тылу противника и имел немалый боевой опыт.

У нас появились новые медсестры – Ольга Голосуй и Антонина Потапова. Аня Шибаева по состоянию здоровья оставалась в советском тылу.

* * *

Прибыв 22 марта на аэродром, я получил указание от Сотникова быть готовым вместе с тремя товарищами первыми вылететь в немецкий тыл, высадиться на озеро Стречно и обеспечить прием отряда. Основной состав отряда полетит с посадкой на лед. Мы с Рыжовым, Фокиным и Смирновым получили парашюты, надели их и стали ждать из Хвойной самолеты У-2. Эта машина нам нравилась еще по предыдущим полетам в тыл противника. Летишь в самолете, все видишь, не то что в Р-5: сидишь в специальных кассетах, обзора нет и толком не знаешь, когда произойдет выброска. А теперь еще на У-2 сзади было сделано дополнительное место, можно лететь сразу двум пассажирам. Правда, сидеть приходилось спиной друг к другу.

Но не успели мы разместиться в самолете, как прибежал посыльный из штаба и крикнул:

Летчики недоуменно покачали головами, а мы вылезли, сняли парашюты и стали ждать. Вскоре подошел Алексей Иванович, объяснил ситуацию и пожелал ни пуха ни пера.

Наконец взлетели. Летчики сразу стали набирать высоту, делая круги. Мы ясно видели под собой озеро Вировно, южнее село Александровское, дороги и шедшие по ним машины. На высоте около трех километров самолеты взяли курс на запад. Подлетая ближе к линии фронта, которая проходила западнее реки Волхов, летчики заметно снизили обороты двигателей, и шум от них стал почти не слышен. Началось планирование. Такая тактика бесшумного полета широко применялась нашими летчиками в тылу врага. Поэтому, видимо, гитлеровцы и называли самолет У-2 «ночной сатаной».

Мы благополучно миновали линию фронта, направление которой можно было определить по вспышкам от выстрелов и осветительных ракет. Наши самолеты все дальше уходили за линию фронта. Вот под нами проплыли озера Тигода и Липово на Тесовском болоте, вскоре мелькнула река Оредеж. Все эти места были нам хорошо знакомы.

Летчики решили заходить на посадку с севера. Но когда мы пролетали над Стречно, то увидели, что прямо посередине озера стоит немецкий истребитель «Мессершмитт». Видимо, данные о нашей высадке попали к гитлеровцам, и они организовали здесь засаду. Надо было возвращаться обратно. Чтобы предупредить другие наши самолеты, направляющиеся на Стречно, пришлось пускать ракеты.

Но когда мы прилетели обратно в Александровское, нам сказали, что за нами вылетело еще одиннадцать самолетов. На девяти У-2 были наши товарищи, а последние два Р-5 везли восемь грузовых баулов с нашими рюкзаками. Все самолеты с партизанами вернулись обратно, а пилоты на Р-5, не разобравшись в обстановке, сбросили наши продукты и боеприпасы на озеро, прямо в руки карателям.

Обескураженные всем произошедшим, мы отправились в село.

* * *

Днем весь командный состав отряда собрался в штабе на аэродроме, на повестке дня был вопрос: где же теперь высаживать наш отряд? Если направиться западнее, за Варшавскую железную дорогу, и высадиться около озера Самро, то мы окажемся на значительном удалении от основной магистрали, на которой собирались делать подрывы. Самым подходящим был район между Витебской и Варшавской дорогами. С севера он ограничивался Кольцевой, а с юга железной дорогой Луга – Батецкая. Но куда здесь высадиться?

Сотников предложил высадиться на озере Осейка или Глухое, находящихся на Мшинском болоте, в пяти-шести километрах от Стречно. Все были удивлены. Ведь всего несколько часов назад мы наткнулись там на засаду. Но Алексей Иванович предположил, что немцы, увидев, что отряд не стал высаживаться, решат, что мы сюда больше не сунемся. К тому же, подобрав наши баулы с продовольствием и боеприпасами, они, безусловно, отправятся восвояси, чтобы отметить такую удачу. Тем более что в наших вещах было и небольшое количество спирта. После совещания смелое предложение Сотникова было принято. Мы стали готовиться к вылету.

И вот в ночь на 24 марта на озеро Осейка было посажено двадцать три самолета У-2 – весь наш отряд. На следующий день с приходом темноты мы приняли еще несколько самолетов – с продуктами и боеприпасами. Для лагеря выбрали место в лесу южнее озера Стречно.

Все шло хорошо, но 25 марта заболел Николай Чернецкий – поднялась высокая температура. По этому поводу наши бывалые бойцы говорили: «Ничего, вот побудем здесь на свежем воздухе, все простуды как рукой снимет». И в самом деле, за все время нашего пребывания в немецком тылу, как ни странно, у нас почти никто не простужался.

За тебя, Ленинград!

Подобрав для лагеря подходящее место, 28 марта группы Новикова и моя вышли на задание. С нами отправились командир отряда Алексей Иванович Сотников, радист Иван Цветков и старшина Петр Ананьевич Демидов. Второй радист Леша Никитин остался с другими двумя группами в лагере.

На следующий день к вечеру мы были уже недалеко от железной дороги. Но чтобы к ней подойти, нужно перескочить через шоссе Ленинград – Луга, по которому было оживленное движение. Благополучно обойдя с юга крупный населенный пункт Долговка, мы метров на восемьсот приблизились к дороге и остановились в лесу. Сразу же выслали разведку к железной дороге и стали готовить взрывчатку. Вскоре разведка доложила, что на дороге спокойно, можно минировать. И только мы стали выходить к полотну, как появились патрули гитлеровцев. Заметив нас, они бросили сигнальные ракеты и открыли огонь. Завязалась перестрелка. Двое патрульных были убиты, остальные разбежались. После такого шума нам ничего не оставалось, как отходить. Углубившись в заболоченный лес северо-восточнее Долговки, мы, посовещавшись, решили переждать до вечера и снова пойти к железной дороге.

Мне необходимо было посоветоваться с Алексеем Ивановичем, каким образом лучше выполнить минирование. Надо, чтобы группа подрывников на полотне железной дороги находилась минимум времени. Я предложил не закапывать заряд под рельс, а сделать его поверхностным. Правда, в этом случае уменьшалась сила взрыва, но это можно было компенсировать увеличением количества тола. Далее, применить метод взрыва от колеса паровоза. Это значит, что от заряда навстречу поезду надо будет проложить детонирующий шнур, и капсюль-детонатор, которым оканчивается шнур, укрепить на рельсе. Для гарантии необходимо, видимо, еще установить один-два детонатора в месте размещения основного заряда. В свое время, разбирая с Юрой Чернявским различные методы взрывов, мы неоднократно обсуждали такой способ и пришли к выводу, что в некоторых случаях он может быть применен. Алексей Иванович внимательно выслушал меня, подумал и сказал:

– Хорошо, испытаем этот способ на деле. Очень жаль, что нет с нами Чернявского.

* * *

День тянулся очень медленно. В любую минуту можно ожидать появления карателей. Никто не спал, костры не разводили, питались сухим пайком, запивая талой водой, которой в любой яме было достаточно. Наконец стемнело, и мы осторожно стали продвигаться на север. Не доходя до дороги Пехенец – Гладкие Пожни, мы повернули на запад и приблизились к шоссе.

Алексей Иванович наметил произвести взрыв эшелона километрах в семи южнее станции Мшинская. Дело осложнялось тем, что нам опять нужно было пересекать шоссе. В ту и другую сторону по шоссе временами проходили одиночные машины, а иногда и по несколько штук. К середине ночи движение почти прекратилось. Сотников подал команду, и мы по одному перебежали шоссе. Отойдя немного, Алексей Иванович решил оставить первое охранение на нашей тропе. Через пятьсот метров осталось второе охранение – у небольшой речки Долгуши. Получив последние указания от Сотникова, мы в составе десяти человек направились к железной дороге. Вперед послали четырех разведчиков. Вскоре двое вернулись и доложили, что пока все спокойно.

Мы с Алексеем Ивановичем решили, что минирование целесообразнее провести перед самым подходом поезда. В этом случае никто не сможет обезвредить наши заряды. Обнаружить же их с идущего паровоза почти невозможно. Перед операцией предусматривался и такой случай: если после закладки зарядов появятся патрули, то наши охранения обязаны их уничтожить. При этом эшелон все равно неизбежно подорвется, поскольку такого короткого расстояния не хватит для его полной остановки.

Наконец с юга послышался звук идущего поезда. Мы с Костей Коваленко быстро заложили взрывчатку. Затем установили еще дополнительные на второй колее. А поезд подходил все ближе и ближе. Отойдя метров на сто пятьдесят в лес, мы залегли и, волнуясь, стали ждать. Шум подходящего поезда становился все громче, и нам уже стало казаться, что детонаторы не сработали и поезд проскочил нашу взрывчатку. И вдруг все осветила яркая вспышка и сразу же ударил мощный взрыв. Следом раздались еще взрывы. Дело сделано, эксперимент удался. Так и хотелось крикнуть во всю мощь, чтобы это услышали в любимом городе: «Это тебе, Ленинград, еще один партизанский подарок!»

Надо было возвращаться обратно. На шоссе старшина Демидов с несколькими бойцами вырезали около двухсот метров многожильного кабеля связи, а затем мы лесом сразу же быстро пошли на юго-восток. Старались тщательно маскировать свои следы – после взрыва эшелона каратели будут повсюду нас искать.

Около часу дня в четырех километрах от деревни Малая Ящера мы сделали небольшой привал. На тропе был выставлен секрет, который вскоре передал, что по нашему следу идет группа немцев. Алексей Иванович решил дать бой. Мы залегли. Карательный отряд численностью около сорока человек в колонне по одному приближался к нам. Подпустив их на близкое расстояние, мы дружно открыли огонь. Гитлеровцы, застигнутые врасплох, в замешательстве бросились бежать. Некоторые из них залегли и стали отстреливаться. Нам были слышны стоны раненых, кто-то кричал по-русски. Стало ясно, что отряд смешанный, в нем есть и полицаи. Оставив раненых и убитых, каратели отошли.

После боя мы сразу же углубились в лес, чтобы сделать перевязку командиру группы Новикову, который был ранен в руку, а потом пошли в сторону проселочной дороги между Малой Ящерой и Пелково. Приблизившись к ней метров на триста, стали наблюдать. Около четырех часов дня на дороге показалась большая группа немцев. Мы тихо рассредоточились и залегли, приготовившись к бою. Место для боя было неподходящим, и Сотников решил вступить в бой только в том случае, если мы будем обнаружены. Вскоре по дороге в Пелково прошел карательный отряд в составе семидесяти человек. Мы снова остались незамеченными.

Подождав наступления сумерек, мы перешли дорогу и стали отходить на восток, в сторону озера Стречно. Выйдя на Мшинское болото, направились к нашему лагерю. Идти по болоту было трудно. После оттепели ударил мороз, и все покрылось тонким льдом, который, конечно же, нас не выдерживал, и мы все время проваливались.

Под утро, усталые, мы добрались до того места, где были оставлены в лагере наши товарищи. Но их на месте не оказалось. Вскоре встретили наш дозор, специально высланный нам навстречу, и от него узнали, что все перешли в другое место, так как по лесу рыскали каратели.

Добравшись до своих, мы уже чуть ли не падали от усталости, поскольку почти трое суток совсем не спали. Нам помогли снять сапоги и переодеться. Поев и напившись горячего чаю, мы тут же уснули.

Много ли отряду места надо

В начале апреля каратели напали на нашу базу, где у нас были сложены продукты и боеприпасы, и все растащили. Здоровье заместителя командира Н. С. Чернецкого, простудившегося в конце марта, не улучшалось, да еще в прошлом бою появился раненый – командир группы И. А. Новиков. Сотников запросил по радио самолет для их эвакуации.

Несколько дней подряд группа партизан ходила на озеро Осейка встречать самолет, но все напрасно. 10 апреля опять пошли на озеро, самолет прибыл, но Чернецкий, уже чувствовавший себя немного лучше, лететь отказался. Тогда в тыл отправили Новикова.

Наступила весенняя распутица в полном смысле этого слова. В лесу и на болоте появилось еще больше воды. Поднимать отряд в долгий поход не было смысла, и мы, через день-два меняя месторасположение, крутились в лесу южнее озера Стречно. Каратели, несмотря на распутицу, рыскали где-то рядом, стреляя наугад по каждой чащобе, но нащупать нас пока не могли.

В такой непростой ситуации наш командир Сотников, который и так постоянно заботился о повышении бдительности в отряде, приказал все время проверять несение службы часовыми и подчасками. Передвижение по лагерю и тем более разговоры были запрещены. А предшествовало этому еще и вот что. Как-то Алексей Иванович узнал, что среди наших бойцов во время привалов ходят всякие веселые истории. Например, однажды Паша Николаев, стараясь придать одному из своих рассказов правдоподобность и красочность, не моргнув глазом спросил:

– А знаете, ребята, какие у Папанина были унты, когда он со своими друзьями жил на Северном полюсе?

– Вот, не знаете… А мне один друг в торговом порту в Ленинграде рассказывал, что унты у Папанина были в подошве метр длиной. Это чтобы не замерзнуть.

Сотников в приказном порядке потребовал прекратить рассказывать подобные небылицы. Ведь не ровен час кто-нибудь из партизан, стоя на посту, задумается над тем, почему же у Папанина были такие огромные унты, и вполне может прозевать приближение к лагерю карателей.

Мы внимательно следили за всеми подходами к нашему лагерю и постоянно находились наготове. И вот надо же такому случиться, что однажды наблюдатели сообщили, что буквально рядом с лагерем обнаружены какие-то странные, очень большие следы. Доложили командиру, и он дал указание усилить бдительность.

На следующий день Паша Смирнов и Тима Лобачев отправились набрать сухих дров. Идя по лесу за товарищем, Паша непроизвольно присмотрелся к его следам и ахнул – те, неизвестные следы, и следы Лобачева были совершенно одинаковыми. А дело в том, что Лобачев всегда брал обувь с запасом. Вот и сейчас он прилетел в тыл в сапогах 45-го размера. Действительно, оказалось, что большие следы, так поразившие наших наблюдателей, принадлежали Тимофею.

* * *

Все мы прекрасно понимали, что нужно найти такое место, чтобы каратели как можно дольше нас не обнаружили. Хотя вокруг еще стояла вода, в ночь на 20 апреля отряд все же перешел через Мшинское болото на восток и остановился на дневку на юго-западном мыске урочища Толстое. Здесь, на самом краю болота, вначале была старая вырубка, сплошь заросшая молодым березняком и осинником. Рядом стояло несколько больших елок, потом опять начиналась чащоба и болото. Севернее мысок постепенно переходил в лес, по западной стороне которого шла старая заброшенная дорога.

Мы хотели провести здесь всего один день, а потом подыскать в лесу место получше. В предутренней дымке Алексей Иванович разрешил развести костры, приготовить пищу, обсушиться и отдыхать. В течение дня были разведаны окрестности вокруг нашего лагеря, и командование отряда, взвесив все за и против, пришло к выводу, что отряду следует пока остановиться здесь. Мы выбрали место для каждой группы, определили сектора для наблюдения и возможной обороны в случае нападения карателей.

Наша жизнь стала входить в обычную колею. Были приняты особые меры для обеспечения маскировки. В светлое время всякое хождение было сведено к минимуму, костры разрешено было разводить только рано утром и вечером. Разговоры велись полушепотом, никаких криков и свистов. Кустарник и ветки деревьев в расположении лагеря и около него ломать было строго-настрого запрещено. Ветки на дальних деревьях разрешалось ломать только так, чтобы их не оголять. Для дров применялся ольховый сухостой, от которого почти не было дыма.

Наступили теплые дни, и наш мысок стал на глазах преображаться. Начали распускаться листья на деревьях и кустах. Место нам все больше и больше нравилось. Обживая лагерь, все бойцы стремились как можно лучше благоустроить его. В первую очередь были выбраны места для сна – наиболее сухие и закрываемые ветвями деревьев. Постоянных шалашей или навесов из веток было решено не делать, так как ветви быстро подсыхали и все проглядывалось. На ночь натягивались плащ-палатки или сверху на несколько березок или осин набрасывались парашюты, и получался такой импровизированный, очень удобный шалаш. В нем было тепло и, что особенно хорошо, он защищал от комаров. С троп были убраны все сухие ветки, чтобы при ходьбе ничего не трещало.

На краю болотистого лесочка, примыкающего к лагерю, мы выкопали несколько неглубоких колодцев, а чтобы во время зачерпывания воды со дна не поднимался всякий мусор, внутренние стенки колодцев выложили специально сплетенными матами. Подходы к колодцам также выстлали ветками, палками и жердями.

В нашем отряде применили новинку. Сначала в одной, а затем и в остальных группах провели «сигнализацию» от часового к подчаску, который всегда находился у костра, то есть в месте расположения группы. «Сигнализация» была очень простой. От поста протягивалась нитка, конец которой у костра привязывался к пустой консервной банке, подвешенной к дереву. Внутрь банки было положено несколько камушков, и если часовой подергает за нитку, то у костра раздавался предостерегающий сигнал.

Мы, как правило, не применяли в отряде пароль и отзыв. Вместо этого щелкали языком. Резкий щелчок был не похож ни на какие другие звуки из тех, что мы могли слышать в лесу, поэтому им удобно было окликать часового или дозор. В ответ раздавалось несколько таких же щелчков. Некоторые научились так громко щелкать, что даже приходилось делать замечания.

* * *

Воды в болоте стало заметно меньше. Командование отряда решило послать на Варшавскую железную дорогу две группы для проведения разведки и взрыва вражеского эшелона. 27 апреля они вышли на задание. С группами Косткина и Козлова пошли комиссар отряда С. Н. Ассовский и второй радист Леша Никитин.

В ночь на 1 мая группы вернулись в лагерь. Оказывается, в ночное время поезда не ходили, а дорога усиленно охранялась. На небольшом расстоянии друг от друга около дороги были сооружены дзоты, время от времени проходили патрули с собаками и проезжали дрезины. В таких условиях пустить эшелон под откос не представлялось возможным. Во время переправы через Ящеру между деревнями Чернецово и Лужки ребята были обстреляны карателями. При отходе они допустили ошибку – пошли почти по открытому болоту. Это дорого им обошлось: в неравном бою они потеряли четверых бойцов и С. Н. Ассовского.

Первомайский праздник у нас был грустным, мы тяжело переживали эти потери. Сотников отстранил Козлова от командования группой, а командира второй группы Косткина строго отчитал. Все мы прекрасно знали, как умел Сотников вести подобные беседы. Не повышая голоса, никогда не применяя крепких выражений, Алексей Иванович находил такие слова, что провинившемуся становилось не по себе. Подвергшись такой проработке, некоторые говорили: «Уж лучше бы выругался покрепче или ударил, а то обычными словами доводит до того, что я готов зареветь от стыда».

7 мая группа Косткина снова была направлена на задание. На этот раз надо было разведать участок Варшавской железной дороги между станциями Мшинская и Толмачево. Возвращаясь обратно в лагерь, группа по своей инициативе, а также с целью разведки зашла сначала в деревню Малое Замошье, а затем в Точище. В обеих деревнях произошли стычки с полицаями. Во время боя в Точище был убит Коля Семенов, а Костя Коваленко и Паша Николаев ранены.

Алексей Иванович теперь уже на совещании командиров групп критически разобрал деятельность групп Косткина и Козлова, осудил Косткина за ненужную инициативу и потребовал точного выполнения приказов командования отряда.

Мстить!

Гибель Коли Семенова подействовала на всех удручающе. Этот скромный и в то же время смелый паренек уже немало прошел по дорогам войны, участвовал во многих операциях и боях отряда. Он родился и жил в Сольцах Ленинградской области. Накануне войны работал на стройке в Новосибирске. Находясь летом 1941 года в Сольцах в отпуске, он добровольно вступил в партизанский отряд. Коле Семенову шел только девятнадцатый год.

13 мая мы получили задание снова выйти на операцию на Варшавскую железную дорогу. В поход отправились две группы – Барханова и моя. С нами пошли только что назначенный комиссаром отряда Николай Чернецкий и начальник штаба отряда Павел Мамонтов. Вечером мы быстро прошли на северную окраину урочища Толстое, а потом, по болоту обогнув с запада озеро Мочалище, вышли на лесистый остров, лежащий северозападнее озера. Здесь мы обнаружили четверых убитых бойцов. Одеты они были по-зимнему, в теплых шубах и валенках. Никаких документов при них не было. Решили, что на обратном пути их похороним.

Мы и раньше встречали в лесах и болотах тела наших солдат, в основном в количестве двух-трех человек. Видимо, это из групп армейских разведчиков. Встретившись с карателями, маленькая группа была не в состоянии дать им отпор. Вот почему Сотников на задания по подрыву эшелонов, железнодорожного полотна или разведке всегда отправлял восемь-десять человек, а то и больше. И это, надо сказать, приносило свои плоды: мы всегда выполняли задания с наименьшими потерями.

Уже под утро мы перешли в лес, который удлиненным клином вдавался в Озерное болото, что севернее Мочалища. Сделав короткий привал, стали продвигаться на север. Места здесь лесистые, по ним мы неоднократно проходили на задания к Варшавке в начале 1942 года. Встречи с карателями нас не пугали, мы в любой момент были готовы к бою, но все равно надо соблюдать осторожность. Подойдя ближе к лежневой дороге, идущей от станции Чаща к лесным баракам, мы сделали привал, приготовили пищу.

К вечеру 14 мая мы уже подошли к восточной окраине Большого болота, на северной части которого были торфоразработки. Ближе к ночи перешли в леса к юго-востоку от станции Дивенская. Не доходя нескольких сотен метров до притока Ящеры – речки Лутинки, мы остановились на дневку. Решено было костров не разводить, все ж таки до Варшавки рукой подать, каких-то четыре километра. День прошел спокойно, время от времени были слышны отдельные выстрелы на дороге и гудки паровозов.

Ночи в мае уже довольно короткие, и как только стемнело, мы стали подтягиваться к участку дороги километрах в трех южнее Дивенской. Разведка доложила, что на дороге спокойно, патрулирование осуществляется без собак, поэтому двое наблюдателей оставлены недалеко от полотна. Чернецкий и Мамонтов решили, что подрывать эшелон будет группа Барханова, а наша обеспечит охранение.

Около двенадцати ночи все были на своих местах и ждали эшелон, идущий в сторону Ленинграда. На юг уже прошло два состава с порожняком, а на север все не было. Наконец послышался звук поезда, идущего от разъезда Низовский. Вот он подходит ближе, поравнялся с нами и стал удаляться. Взрыва не произошло. Вскоре появились Чернецкий и Мамонтов, а за ними и группа Барханова. Оказывается, они нечетко распределили обязанности между подрывниками, и пока совещались, как лучше действовать, поезд прошел.

Начало светать, оставаться на дороге было небезопасно. Удалившись километра на четыре в лес, мы остановились на дневку, замаскировались и стали ждать. Часов в двенадцать Чернецкий и Мамонтов собрали совещание. Было решено группу подрывников составить из обеих групп, то есть Барханова и моей. Готовить взрывчатку и производить ее закладку было поручено мне. Боевое охранение – как на линии железной дороги, так и тыловое – обеспечивать оставшимися силами.

Барханов мне в помощь выделил Сашу Никитина, который хорошо знал подрывное дело. Мы с ним подготовили заряды, нарезали детонирующие шнуры, укрепили на концах капсюли-детонаторы, привязали к ним на нитках от строп парашюта небольшие колышки, которыми будем крепить капсюли на рельсах. Помогали нам Костя Коваленко, Миша Фокин и Леша Рыжов. Закончив все приготовления, мы с нетерпением стали ждать вечера. Спать никто не ложился, кто-то жевал сухари, кто-то поправлял обмундирование, разговаривали шепотом, курили редко. Время же, как назло, тянулось очень медленно. Недаром в народе говорят: хуже нет, как ждать да догонять.

Как только стало смеркаться, мы снова вышли к Варшавке. Вот прошел порожняк в сторону Мшинской. Прошли патрули, к Дивенской проехала дрезина. Наконец послышался гул эшелона, идущего к северу. Мы ждем до последнего момента, и когда до поезда остается метров шестьсот-семьсот, пригнувшись, выскакиваем на полотно дороги. Быстро закладываем большой заряд на колею, по которой идет эшелон, а поменьше – на другую. Минирование закончено, и Чернецкий снимает охранение.

Я совсем немного задержался для проверки крепления детонаторов на рельсах. Потом вскочил и побежал к лесу, слышал, что поезд уже совсем рядом, его огни вот-вот осветят меня. И вдруг я падаю на землю. И почти сразу же ударяет мощный взрыв. Но что такое? Все почему-то стало тихо, только звон в ушах. Немного придя в себя, я понял, что оглушен взрывом. Сначала я полз, затем поднялся на ноги и пошел, пошатываясь. Что-то и ноги плоховато слушаются. И тут вижу, что навстречу мне спешит Чернецкий с товарищами. Они подхватывают меня под руки и мы быстро уходим.

Сейчас важно было, применяя различные хитрости, оторваться от возможного преследования и запутать следы. Мамонтов, который шел с группой впереди, несколько раз изменял направление нашего движения, и, подойдя к речке Лутинке, метров двести провел по ней, а затем дал команду всем поодиночке выбраться на противоположный берег. Леша Рыжов, идя последним в тыловом охранении, маскируя следы, придумал на краю Большого болота приподнять траву и изменить ее наклон.

Перейдя Большое болото, мы остановились и понаблюдали. Погони не было, значит, каратели на наш след пока не напали.

Станция Хвойная, март 1943 г. Верхний ряд, второй слева – Ф. А. Крюков

Было раннее утро. Миновав бараки и пройдя около лежневки еще километра полтора-два, мы остановились на привал, развели костры, приготовили пищу, чай. У всех было приподнятое настроение, все шутили, смеялись. Зная, что я был оглушен во время взрыва, ребята то и дело спрашивали, как я себя чувствую. Я уже пришел в себя, но звон в ушах не прекращался.

О результатах нашей диверсии мы узнали позднее. Оказывается, мы пустили под откос эшелон, который шел двойной тягой, то есть его тянули два паровоза. Эшелон имел десять платформ с самолетами, два классных вагона с летно-техническим составом гитлеровцев, две платформы с дальнобойными орудиями и сорок пять вагонов с боеприпасами и другими грузами. Немцы почему-то сделали вывод, что кто-то из полицаев, охранявших дорогу, сообщил партизанам о прохождении такого важного эшелона. Поэтому часть своей охраны гитлеровцы тотчас расстреляли.

20 мая утром мы прибыли в свой лагерь. Алексей Иванович, выслушав доклад, поблагодарил всех за выполнение боевого задания. 24 мая группой Филиппова, который был назначен командиром вместо Козлова, на Витебской железной дороге севернее станции Чаща также был подорван воинский эшелон в составе сорока пяти вагонов.

Расположившись на старом месте в лагере, мы стали устраиваться на отдых. Вскоре к нам подошел Юра Фролов и весело спросил:

Мы с изумлением уставились на него, не понимая, где и в какой бане мы можем помыться. Тогда он рассказал, что за время нашего отсутствия они соорудили из камней своеобразную баню. Каменка находилась прямо под деревьями – высокими молодыми березами. Баня готовилась так: сначала камни основательно разогревались, затем вершины березок наклонялись и связывались вместе, сверху они накрывались одним или двумя парашютами. Если поливать раскаленные камни водой, под парашютом получалась самая настоящая парилка. Все были в восторге от этой бани. Стоит ли говорить, что мы сразу же побежали мыться.

* * *

В конце мая на наш мысок пожаловали гости – командир отряда бригадной разведки Василий Петрович Самухин и его комиссар Николай Соколов. Они со своими бойцами выполняли спецзадание на Варшавской железной дороге и теперь возвращались в бригаду. Самухин получил указание остаться у нас и участвовать со своей группой в приемке грузов для бригады, которая скоро должна перейти в наш район. Оказывается, 11-я Волховская партизанская бригада высадилась в тылу врага еще в конце марта и сразу же вступила в бой с гитлеровцами.

13 июня на Витебской дороге, южнее станции Чаща, группой Косткина был пущен под откос вражеский эшелон, груженный танками, тягачами и бронемашинами.

В связи с неспокойной обстановкой гитлеровцы прекратили движение поездов по Варшавской и Витебской железным дорогам в ночное время. Охрана дорог была усилена, и нам становилось все труднее проводить операции по подрыву.

В течение июня мы еще дважды выходили к полотну, но в дневное время заложить заряд перед носом у эшелона было невозможно, а предварительное минирование мы решили не применять. Так, например, поджидая 29 июня вражеский эшелон на Витебской дороге между станциями Новинка и Ольховец, мы вынуждены были, когда стало уже совсем светло, просто взорвать в нескольких местах железнодорожное полотно и вернуться в лагерь.

Наша семья растет

Вернувшись 1 июля в лагерь, мы узнали, что к нам направляется 11-я бригада. На начало июня в бригаде насчитывалось около пятисот человек. У всех отрядов бригады был большой опыт проведения операций на Варшавской, Витебской, Кольцевой железных дорогах, они взрывали воинские эшелоны, мосты, нарушали линии связи, устраивали засады на шоссе, вели большую разведывательную работу.

Немецкое командование очень беспокоило создавшееся положение на транспортных магистралях, по которым осуществлялось снабжение их войск под Ленинградом, и против бригады была организована большая карательная экспедиция. После многократных ожесточенных боев с превосходящими силами противника командование бригады приняло решение перейти в наши места. К тому же бригада ожидала пополнения с Большой земли, а принимать самолеты в непосредственной близости к месту боев было невозможно.

И вот когда в ночь на 1 июля мы возвращались с задания, около озера Мочалище встретили наших товарищей, которые уже принимали высаживающийся на парашютах отряд А. С. Хорева. В следующую ночь был принят отряд А. Н. Попкова. Основные силы бригады из района Жилого Рыдна также было решено перебросить в наши места, поскольку бригаде безотлагательно требовалось оторваться от карателей, пополнить запасы продовольствия и боеприпасов, а также эвакуировать на Большую землю раненых.

Алексей Иванович Сотников сообщил нам о включении нашего отряда в состав 11-й Волховской бригады. До этого между подразделениями бригады и отрядом взаимодействия не было. Вопрос о нашем соединении с бригадой несколько раз обсуждался в штабе, нас даже упрекали в том, что мы действуем как кустари-одиночки, но по сей день этот вопрос не был решен. Это, видимо, объяснялось тем, что наш отряд, базируясь ближе к основным транспортным магистралям противника и успешно выполняя боевые задания по диверсиям на железных дорогах, хорошо знал обстановку в этом районе и мог в любой момент оказать помощь другим партизанским отрядам и группам.

Наше отношение к факту включения нашего отряда в бригаду было двояким. С одной стороны, более крупными силами партизан будет легче проводить и более крупные операции. Однако, хорошо изучив условия боевых действий в прифронтовой зоне и накопив определенный опыт в выполнении боевых заданий в этих местах, мы понимали, что маневренность партизан, объединенных в крупное подразделение, снизится, да и укрывать такое количество людей будет труднее.

Прибывшие партизаны поначалу разглядывали нас с нескрываемым любопытством. И объяснялось это тем, что у бойцов нашего отряда был не совсем обычный вид. Одежда, в которой мы прилетели сюда, давно уже истрепалась, и мы вынуждены были сами шить себе брюки, куртки и головные уборы. Сначала мы сшили из баульного материала несколько пар брюк, которые напоминали лыжные. Они понравились, так как были крепче прежних. И работа закипела. Были у этих брюк и недостатки: когда они намокали, то громко шуршали при ходьбе. Затем мы стали шить шапки, тоже по виду напоминающие лыжные, но имеющие более широкий, отворачивающийся сзади полукруглый клапан. В общем, выглядели мы как лыжники или туристы. Поскольку «портных» в отряде появилось много, Сотников в радиограммах на Большую землю всегда просил прислать иголок и ниток, чем неизменно вызывал удивление командования.

Еще, в отличие от прибывших, все мы были острижены под машинку. В свое время Алексей Иванович, узнав, что у меня есть машинка-нулевка, сразу же велел всем подстричься. Причем большинство это приказание беспрекословно выполнило, и особенно при этом веселился Паша Николаев, который был совершенно лысым. Но некоторые бойцы не пожелали расстаться со своими прическами.

* * *

2 и 3 июля наши наблюдатели и разведка заметили подозрительную активность карателей. Все дальше и дальше в урочище Толстое стала заходить их разведка. Они знали наверняка, что здесь есть партизаны, и, видимо, старались нащупать наше расположение.

Около двух часов дня 3 июля группа немцев в количестве примерно тридцати человек неожиданно наскочила на отряд Хорева, который располагался на северо-западе урочища. В перестрелке хоревцы потеряли трех человек убитыми и четыре человека были ранены. А произошло это потому, что бойцы и командиры прибывшей к нам 11-й бригады в большинстве своем не проявляли даже самой элементарной осторожности. Они постоянно разжигали костры, громко разговаривали, при этом никакого охранения организовано не было. На все наши советы они просто не обращали внимания. Сам командир Хорев у них громко говорил и добавлял при этом, что он прилетел сюда воевать, а не шептать. До этого они воевали в Брянских лесах, где условия были несколько иные, чем у нас, партизаны там жили в деревнях, а на операции ездили на лошадях.

Условия жизни партизан в прифронтовой полосе Ленинградской области действительно были своеобразными. Почти во всех населенных пунктах стояли гарнизоны гитлеровских войск, общение с местным населением и получение от них помощи было затруднено. Все необходимое мы получали по воздуху из нашего, советского тыла. Жили мы все время в лесах, причем на одном месте надолго не останавливались. Все наше имущество умещалось в рюкзаках. При переходе с места на место мы, как правило, дорогами не пользовались, шли теми маршрутами, которые намечались на карте.

В течение всего следующего дня каратели группами до ста человек стали проникать в лес все дальше. Было очевидно, что они готовятся к нападению. Алексей Иванович Сотников, вместе с В. П. Самухиным и Н. С. Чернецким побывав в лагере отрядов Хорева и Попкова и переговорив с ними, принял решение перевести отряды к нам в лагерь. Вечером того же дня по лесу в нашу сторону некоторое время вела огонь артиллерия. Позднее выяснилось, что стрелял бронепоезд, прибывший на станцию Чолово.

На нашем мысочке собралось более ста двадцати человек. Разместив прибывшие отряды, Алексей Иванович потребовал от их командиров усилить охрану, на лесной дороге, которая шла почти по самому западному краю урочища, были выставлены секреты. Режим поведения в лагере был установлен такой же, какой был у нас. Костры разрешено было разводить рано утром и вечером, и то ненадолго. В лагере должна была поддерживаться абсолютная тишина – никаких стуков и громких разговоров. Ходить разрешалось только в крайнем случае.

Рано утром 5 июля по указанию Сотникова лагерь был дополнительно укреплен: из камней сооружены огневые точки, дорога и вырубки перед лагерем заминированы. Примерно в середине дня на дороге, ведущей к лагерю, появились каратели. В голове колонны шел танк, который несколько раз подрывался на наших минах. Его тут же начинали ремонтировать, нам хорошо были слышны удары по металлу. Через некоторое время танк снова начинал движение – и снова подрывался. Подрывались на минах и идущие за танком каратели. Каждый взрыв сопровождался беспорядочной стрельбой по лесу, которая нам никакого вреда не причиняла, так как мы были несколько южнее.

Наши секреты захватили двух раненых карателей – ими оказались власовцы. Из их показаний следовало, что немцы собираются направить против партизан восемь рот, которые формируются у лесных бараков километрах в трех северо-восточнее нашего лагеря. Алексей Иванович эти данные сразу же сообщил в штаб оперативной группы и запросил помощь бомбардировщиков.

Весь день 6 июля каратели пытались продвинуться по дороге к нашему лагерю, но мины не позволяли им этого сделать. Несколько групп карателей решили пройти к лагерю по болоту с запада, но были обстреляны и рассеяны. Нашим бойцам приходилось постоянно находиться в разведке, засадах и секретах, проводить дополнительное минирование возможных подходов к лагерю, и особенно грамотно и четко это делали Иван Булычев, Юра Фролов, Саша Никитин, Паша Смирнов.

Мы с нетерпением ожидали, что вот-вот появятся наши самолеты, но они так и не прилетели. Вечером в наше расположение пришел штаб бригады с отрядом Шамшурина.

К вечеру 7 июля метрах в пятистах от леса прошла большая группа карателей, человек двести пятьдесят. Они сначала двигались на юг, а потом, обогнув наш мысок, пошли в юго-восточном направлении. Мы недоумевали: что бы это могло значить? Наши секреты и разведка доложили, что каратели прошли в лес юго-западнее станции Чолово. Вряд ли гитлеровцы решили оставить нас в покое. Очевидно, они просто не знали нашего местонахождения.

Командование бригады решило срочно перевести все отряды из урочища Толстое немного севернее, в район озера Мочалище. Взрывчатки у нас было немного, поэтому Сотников приказал снять все мины и фугасы, установленные возле лагеря. Это обычно выполняли те, кто непосредственно производил минирование. Мне предстояло снять свой фугас на полянке перед лагерем. Взорвать его можно было при помощи тяги из лагеря. Взрыв мог произойти и в том случае, если на него кто-то наступит или наедет. Подойдя ко мне, Алексей Иванович спросил:

– Федя, ты уверен, что фугас можно разминировать? Имей в виду, что, хотя взрывчатка нам очень нужна, рисковать жизнью людей мы не можем. Ты хорошо все продумал? Помни, подрывник ошибается один раз!

– Алексей Иванович, этот фугас ставил я, все будет хорошо. Ковенькина здесь нет – значит, за тягу никто не зацепит, – пошутил я.

Около полуночи все отряды бригады вышли из лагеря на Мшинское болото, отошли на запад в глубь болота, потом повернули на север, прошли между озерами Литвиново и Мочалище и подошли с запада к лесистому острову, где решено было остановиться. На этом острове мы бывали много раз – проводили дневки во время походов на задания. Длина острова километра три с севера на юг и ширина метров восемьсот. На нем рос большой смешанный лес. Северная часть более заболочена, а южная – высокая и сухая.

В течение последующих дней мы наблюдали за урочищем Толстое. 10 и 11 июля до нас доносились разрывы мин, снарядов, временами была слышна пулеметная стрельба. Затем стало тихо. 14 июля в наш лагерь была направлена разведка, там у нас были оставлены продукты и взрывчатка.

* * *

Прошла неделя нашего пребывания на острове, но каратели пока не появлялись. В отрядах имелось до десятка раненых, которым нужна была медицинская помощь. Командование бригады запросило Большую землю, чтобы прислали самолеты. Их можно посадить на озеро Вялье, до которого было километров пять. Раненых доставили на озеро и стали ждать прибытия самолетов. Первая ночь прошла тревожно, состояние раненых ухудшалось. Особенно плохо было В. Кузнецову, которого ранило в живот. Под утро он скончался. Кузнецова мы знали еще по Хвойной, он был очень веселым и жизнерадостным человеком, хорошо играл на баяне. Похоронили его на берегу озера Вялье.

Самолеты прибыли на следующую ночь. С ними возвратился из Ленинградского штаба партизанского движения командир бригады А. П. Лугин. Днем 15 июля многим отличившимся в боях партизанам командование бригады вручило медали «За оборону Ленинграда».

На следующий день из нашего старого лагеря вернулась и группа разведки. Лагерь оказался нетронутым, до него каратели, видимо, так и не дошли.

Мы стали больше общаться с партизанами из других отрядов, лучше узнавали их. Комиссар бригады Федор Иванович Сазанов, который перед войной был первым секретарем Оредежского райкома партии, сам часто ходил по отрядам, знакомился с людьми. От своих помощников он требовал, чтобы весь состав бригады был информирован о боевых успехах наших войск на фронтах, важнейших международных событиях. В эти дни мы как раз с интересом слушали сообщения о наступлении наших войск под Орлом, в районе Курска, Белгорода, под Новороссийском.

В двадцатых числах июля мы получили сведения, что гитлеровцы снова собирают карательную экспедицию во главе с генералом Крюхом против партизан 11-й бригады. Штаб их экспедиции разместился в Оредеже.

Как только мы прибыли на остров, командование бригады стало проводить большую работу с партизанами-новичками. К этим занятиям привлекались все, кто уже имел опыт борьбы в северных районах Ленинградской области, то есть в непосредственной близости к линии фронта.

21 июля в штаб на Большую землю должен был улететь наш командир Сотников. По отрядам передали, что вместе с ним отправят почту. Мы, отложив все дела, принялись писать письма родным. Ночью Алексей Иванович в сопровождении группы пошел на озеро Вялье, но утром они вернулись обратно: самолетов не было.

23 июля было получено сообщение, что в деревню Чаща прибыло около сотни немецких солдат. В их намерениях мы не сомневались.

На войне как на войне

25 июля состоялось партийное собрание нашего отряда, на котором в члены партии были приняты И. Я. Булычев, И. И. Титов, А. А. Никитин, И. Т. Цветков и я. Кандидатом в члены партии стал Леша Рыжов. Отвечая на поздравления товарищей, мы заверили, что в предстоящих боях оправдаем оказанное нам доверие.

На следующий день мы получили из штаба новое задание: развернуть на железных дорогах рельсовую войну. Сразу же стали готовиться. Все сошлись во мнении, что нужно рвать стыки рельсов, применяя заряды тола по восемьсот граммов. Если закладывать взрывчатку под стык и присыпать ее грунтом, то достаточно будет и четырехсотграммовой шашки на стык. Но в этом случае потребуется значительно больше времени. Взрывать намечалось при помощи капсюлей-детонаторов, соединенных с небольшими отрезками бикфордова шнура. Мы проверяли, каким образом лучше надрезать шнур, как закладывать в этот надрез спичку и зажигать ее. До этого взрывы при помощи бикфордова шнура мы производили редко, и поэтому сейчас нужно было все обстоятельно проверить.

Подготовка к операции заняла почти три дня. В это время командование отряда изменило состав наших групп: медсестры Оля Голосуй и Тоня Потапова, которые были в группе Косткина, перешли в другие группы. К нам попала Оля Голосуй. Она быстро сдружилась со всеми и попросила, чтобы ее наравне с мужчинами назначали в наряд по охране лагеря. Как раз накануне операции мы решили также привлечь ее к подрыву железнодорожного полотна, тем более что теоретически с подрывным делом она уже была знакома. В отряде Оля была освобождена от переноски сумки с блоками питания для рации. Эту сумку по очереди несла каждая группа. Как я потом узнал, Оля, оказывается, тоже тащила на себе сумку, когда была наша очередь.

Учитывая, что в предстоящей операции время нашего пребывания на линии железной дороги все же будет ограничено, было решено, чтобы каждый подрывник готовился к закладке и взрыву 6–8 снарядов. Из расчета длины рельсов и предполагаемого времени минирования была рассчитана и длина бикфордова шнура, который горит со скоростью один сантиметр в секунду.

Ночью 29 июля прилетели самолеты и доставили немного продуктов. Также прибыл и начальник оперативной группы Ленинградского штаба партизанского движения на Волховском фронте А. А. Гузеев. Утром 30 июля нас стало еще больше: прибыли командиры отрядов Цуков, Зверев, Шелякин и несколько групп. На совещании командование решило послать на задание объединенную группу партизан, составленную из бойцов отрядов Шамшурина, Хорева, Попкова, нашего и только что прилетевшего в тыл отряда Б. И. Эрен-Прайса.

30 июля группа в составе 139 человек вышла на задание. Нам предстояло взорвать участок дороги между станциями Чолово и Торковичи. Вечером 31 июля мы благополучно подошли к Витебской железной дороге юго-западнее Чолово. Разведав подходы, в первом часу ночи рассредоточились вдоль дороги примерно на восемь километров, и в тридцать пять минут первого прогремели первые взрывы. В эту ночь партизанами 11-й Волховской бригады было взорвано 436 рельсов, линии связи на трех участках и две стрелки. Все прошло при полном молчании гитлеровцев.

В нашем отряде во время проведения операции командир группы Алексей Михайлович Барханов подорвался на одном из своих зарядов. Находившиеся неподалеку от него бойцы рассказывали, что он, заложив последний заряд, решил перепрыгнуть через канаву в другом, более узком месте. Понадеявшись, что успеет, Барханов побежал у полотна дороги туда, где начинал минирование. Он был уже почти у цели, когда прогремел взрыв… Позднее мы узнали, что девушки со станции Чолово, которых оккупанты гоняли на работу на разъезд Песочный Мох, похоронили Барханова на 113-м километре дороги и все время ухаживали за его могилой.

2 августа мы вернулись на базу бригады. Наш остров все больше и больше привлекал внимание гитлеровцев. 4 августа они высадили на озеро Вялье десант в количестве примерно ста пятидесяти человек. Также в лесах недалеко от станций Чаща и Чолово было замечено значительное скопление карателей. Командование бригады решило уклониться от боя и в ночь на 6 августа вывело бригаду с острова.

* * *

Наш отряд – в голове колонны. Миновав бурелом на северной оконечности острова, мы движемся на север. С нами идет начальник опергруппы Андрей Алексеевич Гузеев. Он негромко переговаривается с Алексеем Ивановичем. Мы невольно прислушиваемся к беседе и понимаем, что Гузеев совершенно не информирован о тонкостях борьбы партизан в тылу врага. Он то и дело расспрашивает Сотникова об условиях жизни партизан, интересуется, в каких населенных пунктах и сколько размещается гитлеровцев, целесообразно ли сейчас вести борьбу с гарнизонами противника.

В Мшинском болоте порядочно воды. Идем колонной по одному, растянувшись более чем на километр. Гузеев, прилетев в тыл в хромовых сапогах, которые теперь раскисли, сам убедился в том, что обувь у партизан изнашивается очень быстро. Почти у всех в сапогах постоянно хлюпало, так как невозможно было найти сапоги, которые не пропускали бы воду. Некоторые из нас, наоборот, специально прорезали дырки – сбоку или на носках, чтобы вода вытекала. Да и ноги в дырявых сапогах не так сильно прели.

– Ну, теперь воды достаточно. В ямах около больших кочек она почище. Только все равно надо осторожно пить, чтобы не наглотаться всяких барокавчиков.

– Барокавчиков. Это наши бойцы так называют всяких жучков и личинок. В болотах их предостаточно.

После небольшого привала все встают, надевают вещевые мешки, поправляют оружие.

Это вполголоса весело сказал наш второй радист Леша Никитин. Мы поначалу спрашивали его, откуда взялось такое выражение, но Леша лишь пожимал плечами:

– Это у нас в Сибири так говорят, когда предстоит идти по бездорожью.

И такое не очень-то благозвучное выражение постепенно прочно вошло в наш обиход.

Ходьба по здешним болотам почти всегда сопряжена с риском. Исколесив Мшинское болото вдоль и поперек, мы изучили все его опасные места. Наиболее коварным было так называемое Озерное болото, которое находится севернее и северо-восточнее озера Мочалище. В нем сплошь да рядом встречаются «окна» глубиной до нескольких метров. В этой хляби начинается речка Зверинка, которая вначале неявно идет по болотной трясине и только в лесу, западнее станции Чаща, обзаводится берегами. По этому болоту мы ходили только в случае крайней необходимости.

Постепенно светает. В утренней дымке приближаемся к краю леса, в нескольких километрах юго-западнее лежневой дороги – станция Чаща, лесные бараки. Пока все спокойно. Вошли в лес, рассредоточились, и, выставив посты на краю болота, останавливаемся на отдых. Бессонная ночь и тяжелый переход основательно утомили нас. Перед тем как лечь спать, радисты прослушали последние известия из Москвы, которые всегда передавались в семь часов утра, и сообщили радостную весть – наши войска сегодня, 5 августа, взяли Орел и Белгород. Потом мы погрызли сухарей, запили водичкой и быстро заснули.

В одиннадцать часов до нас стали доноситься сильные взрывы с юга. Это гитлеровцы открыли артиллерийский огонь по оставленному нами острову. Следом появились самолеты и стали бомбить его с воздуха. Да, как ни старались каратели выяснить местонахождение бригады, но отход бригады с острова проморгали. Позднее нам стало известно, что гитлеровцы обстреляли остров с бронепоезда, который стоял на Витебской железной дороге, следом выслали около полутора десятков самолетов. Поддерживаемые минометным и пулеметным огнем, около восьмисот карателей ворвались на остров, но партизан там не обнаружили. Мы часто вспоминали и о нашем острове, и о лагере в урочище Толстое. На острове вся бригада находилась почти месяц, а на мысочке в урочище наш отряд прожил с двадцатых чисел апреля до начала июня. Это по нашим меркам было очень долго.

Немного погодя окаймляющие Мшинское болото леса стали «просматривать» с воздуха «костыли». Было передано указание всем отрядам и группам замаскироваться. И разразившийся вскоре ливень с градом как раз очень помог этому – «костыли» улетели. Комиссар бригады по этому поводу глубокомысленно заметил:

– Русскому человеку на русской земле все должно помогать и способствовать!

Вскоре мы снова пустились в путь, к месту выполнения очередного задания. Уже выбрано место для диверсии – на Кольцевой дороге, участке длиною около семи километров между торфоразработками и Витебской железной дорогой. Примерно километрах в трех от Кольцевой дороги разбили лагерь. Несколько разведывательных групп направлено к дороге для наблюдения и определения наилучших подходов. Пока все идет хорошо, настроение у всех боевое, все горят желанием как можно скорее и лучше выполнить задание.

Вечером 7 августа отряды Хорева, Шамшурина, Попкова, Эрен-Прайса и наш подошли к отведенным участкам. Было решено, что подрывники будут выходить на линию попарно и расходиться во время минирования в разные стороны. Разделять участки дороги для подрыва нужно как и раньше, но с учетом того, чтобы между каждым партизаном оставался свободный участок, на котором рельсы взрываться не будут, – наученные горьким опытом, мы решили сделать это для безопасности бойцов. Метод производства взрывов прежний, то есть бикфордов шнур с капсюлями-детонаторами.

В четверть первого ночи начался фейерверк взрывов. Грохотало на всем семикилометровом участке дороги. Высоко взлетали куски рельсов, шпал, камни. Немцы, находясь в дзотах, местами открывали беглый огонь из пулеметов и винтовок, но вскоре замолкали.

После выполнения операции, дождавшись отряда Эрен-Прайса, мы отошли на юго-восток и остановились на привал. Утром Алексей Иванович, придя с совещания командного состава бригады, сообщил, что в эту ночь на Кольцевой дороге мы взорвали 785 рельсов и один небольшой мост.

В последующие дни мы, переходя с места на место, скрывались в лесах северо-западнее станции Новинка. Немцы все время пытаются нащупать наше местонахождение: для этой цели они разослали по лесу своих лазутчиков под видом сбежавших от оккупантов власовцев. Один такой агент был выловлен нашим секретом в лесу возле деревни Ракитино. При допросе установили, что он состоял в специальном карательном отряде, располагавшемся в Дружной Горке.

13 августа у нас произошла большая неприятность – Н. Тимохин заснул на посту. Командование, построив отряд, объявило, что партизан Тимохин за грубейшее нарушение дисциплины приговаривается к расстрелу. Все мы знали Тимохина только с хорошей стороны. Он участвовал во многих боевых операциях отряда, был смелым и решительным, хотя подчас проявлял несдержанность и своеволие. После объявления решения командования Тимохин, стоявший перед строем, опустился на колени и со слезами на глазах дал всем клятву, что подобного с ним больше никогда не повторится. Отряд поверил ему, и Тимохин честно держал свое слово. Незадолго до соединения с частями Красной Армии в одном из боев с карателями он погиб.

* * *

16 августа бригада снова вышла на операцию. На этот раз мы держим путь к Витебской железной дороге южнее станции Новинка. В начале десятого вечера приблизились к железной дороге и уже около двенадцати ночи начали взрывать. Все прошло благополучно, если не считать того, что во время выхода на полотно часть отрядов Хорева и Эрен-Прайса вклинились на участки других отрядов. Затем бригада отошла на северо-запад и остановилась на дневку.

Около четырех часов дня 19 августа на расположение бригады наскочил отряд карателей численностью примерно десять человек. Подпустив на близкое расстояние, наши секреты, укрывшись за камнями, обстреляли их. Среди убитых был оберлейтенант из группы карателей, находившейся в деревне Чаща. Было захвачено два пулемета, три автомата и несколько винтовок. На найденных у карателей картах был нанесен путь бригады с острова у озера Мочалище на Витебскую дорогу южнее Чолово.

Командование бригады решило перейти на наш остров у озера Мочалище. В ночь на 21 августа после тщательной разведки мы опять расположились почти на том же месте, где жили до 5 августа. Но останавливаться здесь надолго было рискованно. Поэтому, отдохнув, получив боеприпасы и продукты, на следующий день мы опять двинулись в путь – на этот раз в направлении урочища Толстое.

Утром 23 августа, подходя к урочищу, мы неожиданно были обстреляны карателями. Тогда мы перешли немного восточнее в болотистый лес, который был как бы продолжением урочища. Целый день просидели в этом лесу. То тут, то там на северной окраине урочища вспыхивает беспорядочная пулеметная стрельба, но к нам каратели пока не подходят. То ли выжидают, то ли потеряли нас из виду. Вечером мы ненадолго развели костры, замаскировав их палатками. Наконец-то поели горячей пищи и напились чаю.

В последующие дни мы кружили в этом болоте северозападнее станции Чолово. Вечером 26 августа отряды бригады подошли к Витебской железной дороге и начали переходить ее. Все шло хорошо, было тихо и спокойно. Но вдруг со стороны будки, что стояла немного севернее, немцы начали обстрел. Пришлось отойти километра на три от дороги.

Утро 27 августа было тихим и солнечным. Мы наслаждались хорошей погодой. В лесу было много брусники и мы лежа ее собирали и ели. Часов в восемь утра секреты доложили, что слышен лай собак и разговоры. Боя с карателями, видимо, сегодня нам не избежать. Вскоре они подошли ближе, и наши дозоры обстреляли их. Видимо, это была разведка, так как сразу же вся группа отошла назад.

Место, где расположилась бригада, было не совсем подходящим для боя и поэтому командование решило перейти в леса восточнее реки Оредеж. Но переправляться через реку днем было опасно. Каратели, используя транспорт, могли к месту переправы подбросить крупные силы, и нам пришлось бы ввязываться в тяжелый бой. И уж если каратели подойдут, то лучше принять бой в лесу, чем на открытом месте.

Мы без промедления приступили к укреплению своих позиций, в дело шли камни, чурбаки. Каждый выбирал наиболее подходящее место – за пнем или за деревом. Лопат у нас не было, но, используя лыжи и палки, многие соорудили себе огневые точки. Примерно в 16 часов крупные силы гитлеровцев приблизились к расположению бригады и с громкими криками пошли в атаку. Начался обстрел – из минометов, гранатометов и пулеметов. Немцы словно хотели задушить нас своим огнем. Мы сражались стойко, отвечали скупо и точно. Большая группа партизан, подобравшись к расположению противника, неожиданно ударила по его порядкам. Огонь из всех видов оружия достиг наивысшего предела – казалось, весь лес заволокло пороховым дымом.

Наступил вечер, но бой не стихал. И только в 20.45 бригада начала отход. Каратели потеряли убитыми около тридцати солдат и офицеров и несколько десятков ранеными. Потери партизан – двое убитых и пятнадцать человек раненых. В нашем отряде был тяжело ранен в голову Леша Рыжов и легко ранены Саша Никитин и Ваня Архипов. Позднее Оля Голосуй доложила Алексею Ивановичу, что у Рыжова, видимо, выбит правый глаз, но установить это затруднительно, так как около глаза все сильно распухло. Сотников попросил пока ничего не говорить Рыжову, но принять все меры к тому, чтобы не произошло заражения.

Бригада, оторвавшись от карателей, остановилась в лесу: надо было похоронить погибших и получше перевязать раненых. На совещании было решено продвигаться к реке Оредеж. Ранним утром, когда река уже была почти рядом, послали разведку. Не прошло и десяти минут, как началась бешеная стрельба со всех сторон. Вернувшаяся разведка сообщила, что вдоль берега везде засады. Пришлось отходить.

Тогда собрали экстренное совещание в штабе бригады. Через какое-то время Алексей Иванович сообщил, что все отряды решено разделить на четыре группы, которые, разойдясь в разных направлениях, попытаются прорваться через Оредеж каждая самостоятельно. Наш отряд со штабом бригады и частью бригадной разведки составил одну из таких групп.

Сквозь игольное ушко

Весь день 28 августа мы кружили по лесу. Разведка установила, что немцы своими засадами и секретами оцепили весь лес, ограниченный Витебской железной дорогой с запада и рекой Оредеж с востока. С севера оцепление проходило по дорогам деревень Чаща и Кремено, вдоль реки Оредеж и с юга по дорогам станций Чолово, Черемна, Клуколово, Бор.

Днем над лесом пролетели немецкие самолеты и сбросили листовки, подготовленные специально для нас. В них говорилось, что партизаны бригады Лучина окружены, предлагалось всем сдаться в плен, а перешедшим к гитлеровцам гарантировалась жизнь, хорошее обращение и питание. Все, конечно, только посмеялись.

2 сентября ночью наши летчики сбросили нам немного муки и сухарей. Интересно, что на этот раз прилетали самолеты СБ, и немцы, находящиеся в засадах вдоль реки и на дорогах, сразу же прекратили стрелять. Испугались, гады, думали, наверное, что их будут бомбить. С продуктами трудно, мы постоянно собираем ягоды и грибы. Появилось много опят. Мучная заваруха с опятами получается очень вкусной.

До 3 сентября мы, постоянно ведя разведку, маневрировали по лесу. Время от времени радисты сообщают радостные вести о победах Красной Армии на фронтах: завершена ликвидация таганрогской группировки, нашими войсками освобождаются сотни населенных пунктов, войска союзников высадились в Италии. А вот с открытием второго фронта все еще тянут.

* * *

Вот уже целую неделю мы «гуляем» под наблюдением гитлеровцев. Все это порядком надоело. Но, тем не менее, командование не собирается принимать решение, не проверив предварительно состояние оцепления. В течение всего этого времени отмечено большое движение карателей по дорогам. Видимо, они что-то затевают.

4 сентября мы разведали железную дорогу, реки Кременку и Оредеж с целью наметить пути выхода из окружения. Воскресенье, 5 сентября, началось неспокойно. Я как раз дежурил по лагерю. С севера стали доноситься отдельные выстрелы и громкие голоса. Доложил об этом Сотникову и получил указание поднимать отряд. Пытаемся разобраться в обстановке и приходим к выводу, что это не воскресный выход населения в лес по грибы-ягоды, а сплошная проческа леса карателями. Посты наблюдения докладывают, что уже слышны разговоры. Командование послало навстречу карателям Н. Соколова, который руководил бригадной разведкой, и командира группы нашего отряда Рохлова. Они со своими бойцами долго не возвращались. Ясно, что в таких условиях подойти незамеченными очень трудно. Наконец они вернулись и доложили, что вдоль реки Оредеж по-прежнему расположены засады, все дороги усиленно патрулируются.

Каратели подходят все ближе и ближе. Наступает вечер. Наконец они останавливаются и устраиваются на ночлег. И мы, находясь примерно в шестистах метрах южнее, тоже располагаемся на отдых. Такого соседства за все время нашего пребывания в тылу врага пока еще не было. Нам отчетливо слышны голоса, даже разговоры, в основном на русском языке, – в прочесывании леса участвуют и власовцы. Вся ночь при таком неприятном соседстве проходит без сна.

6 сентября подъем в четыре часа утра. Каратели тоже зашевелились – стали слышны голоса, периодически раздавались выстрелы. Мы стали осторожно отходить на юг. А голоса уже почти рядом. Облава ведется развернутым строем. Мы подошли к болотистому участку леса, где начинается речка Руденка, и стали забираться в трущобу все дальше. А каратели, подойдя вслед за нами к этой болотине с густым кустарником, разделились на две группы. Обошли нас справа и слева и продолжили свой путь на юг. Мы слышали, как постепенно стихают их голоса. Нам как-то даже не верилось, что опасность миновала.

Пока мы находились в секрете, прямо на нас вышел лось. Остановившись, он поднял свою красивую голову, увенчанную роскошными рогами, втянул ноздрями воздух, немного постоял и спокойно удалился в лес. Хотя мясо нам нужно было позарез, стрелять нельзя, нас обязательно обнаружили бы.

Наше командование принимает смелое решение – выбираться из трущобы и идти в сторону, откуда только что пришли каратели. Затем перейти Витебскую железную дорогу в обратном направлении, то есть с востока на запад, и лесами пройти на север, а там, где-то в районе Новинки, опять через Витебскую, реку Оредеж – и к месту сбора бригады.

В пять часов утра начинаем движение. По смятой траве видим, что по лесу прошло большое количество карателей – они оставили за собой множество троп. Шли мы весь вечер 6 августа и всю ночь 7 августа. Приказано двигаться бесшумно. Но нет-нет да и треснет сухая ветка или кто-то закашляется. Особенно громко кашляет Паша Николаев. Алексей Иванович передал, чтобы он переместился в хвост колонны и кашлял в шапку, пригнувшись к самой земле.

С наступлением темноты поворачиваем к Витебской железной дороге. По колонне несколько раз передается команда: «Тише! Тише!» Темень хоть глаз выколи. И нужно быть буквально акробатом, чтобы пробираться через кусты, валежник и сухие ветки без звука. Пытаемся ступать по земле так, чтобы ногой чувствовать каждый сучок. С дороги слышен стук колес паровоза, потом он останавливается где-то поблизости. Продвигаемся еще севернее. Доносится запах дыма, возможно, недалеко засада. Главное сейчас – перейти железную дорогу незамеченными. Не доходя до дороги метров четыреста, слышим выстрел. Что это? Неужели мы обнаружены? Но продолжаем идти. А выстрелы повторяются с какой-то методичностью. Они теперь даже помогают нам лучше ориентироваться, где правее, где левее.

Наконец мы приблизились к железной дороге и благополучно перешли ее в нескольких сотнях метров севернее будки Мочалище. Еще немного севернее видим группу Рохлова, у них тоже все в порядке. Перейдя болото и углубившись в лес юго-западнее бывших хуторов Зверино, останавливаемся на дневку.

Вечером снова в путь. Ближе к утру 8 сентября мы подошли к южной окраине Содринского болота, там приняли с самолета продукты. На этот раз получили мясные консервы, сухари, пряники, сахар. Все довольны, у нас почти полные мешки харча. Отойдя немного на северо-запад, останавливаемся на привал.

Днем 9 сентября мы отдыхали. От Рохлова, группа которого шла отдельно, получена радиограмма, что он двигается к месту сбора. К вечеру подошли к реке Кременке, перешли ее и продолжили идти на север лесом между деревнями Чаща и Новинка. На следующий день в условленном месте встретились с группой Рохлова и стали продвигаться еще севернее.

11 сентября, перейдя речку Ракитинку, мы снова вплотную приблизились к Витебской железной дороге и перешли ее километрах в трех севернее станции Новинка. Немного обойдя с юга Дуплянское болото, остановились на отдых.

Утро 12 сентября застало нас в походе. Почти шесть часов мы шли к реке Оредеж. Начальник опергруппы А. А. Гузеев предложил командованию переходить реку с ходу. Но после совещания решили отойти поглубже в лес, переждать день, понаблюдать, а уже потом переходить реку в темное время суток рядом с деревней Савкино.

Первое наблюдение реки проводили мы с И. Титовым, очень осторожным и внимательным разведчиком. Затем довольно долго наблюдали за деревней с опушки леса. Все было спокойно. Карателей здесь, по всей видимости, не было. Вечером мы разыскали на реке неглубокое место, где ее вполне можно перейти вброд. Вторая группа разведала реку и подходы к ней немного севернее. Они тоже нашли неглубокие места для перехода.

Вечером 12 сентября мы благополучно вброд перешли Оредеж. Правда, пришлось снимать сапоги и брюки. Глубина в некоторых местах была по пояс, вода уже холодная. Переправу прикрывали две группы. В следующую ночь, пройдя Глебовское болото, мы снова приняли самолеты. Вместе с продуктами была десантирована группа военной разведки.

И вот после еще двух небольших переходов мы наконец-то встретились с бригадой. Все отряды снова в сборе. Здесь оказалась и группа Косткина, которая в начале августа, уйдя в разведку к Витебской железной дороге, после выполнения задания в бригаду по каким-то причинам не вернулась и, поблуждав по лесам, решилась на самостоятельный выход из тыла. Но выйти им не удалось, на передовой они несколько раз были обстреляны немцами. Потеряли трех человек убитыми, среди которых был И. Михайлов, боец моей группы. Все в отряде были возмущены поведением Косткина, не принявшего всех мер к тому, чтобы своевременно вернуться в бригаду. Хотя в течение всего этого времени мы часто меняли месторасположение, но при известной настойчивости если и не наш отряд, то какие-то другие подразделения бригады можно было обнаружить.

Наши раненые получили наконец возможность показаться врачу. Мы все, конечно, переживали за здоровье Леши Рыжова. Врач Кузнецов, осмотрев его, сказал, что глаз действительно выбит, на виске под кожей застряла пуля и уже, видимо, образовалось большое нагноение. Нужно было срочно его эвакуировать.

Несколько дней ожидали самолетов. Наконец 23 сентября в советский тыл были отправлены Гузеев, Шамшурин, Крутиков, Дементьев и наш Леша Рыжов.

* * *

В течение нескольких дней, как только мы вернулись в бригаду, к нам стали наведываться партизаны из других отрядов. Все они искали зубного врача. Наши ребята, смеясь, неизменно показывали в мою сторону. Тогда «больные» бросались ко мне и без всяких вступлений просили вылечить или удалить зуб. Я сначала с недоумением смотрел на них, а потом понял, в чем дело. Наверное, кто-то из моих товарищей рассказал всем, как здорово я «рву зубы»…

А дело было еще в июне, когда мы жили в урочище Толстое. Леша Рыжов однажды попросил меня вырвать у него больной зуб. Я сначала отнекивался, но потом согласился – надо же помочь товарищу. Он мигом сбегал к нашему радисту Ивану Цветкову, выпросил у него инструмент – плоскогубцы и на всякий случай кусачки, и мы стали готовиться к такому необычному для нас делу. Вскипятив воды и прокалив на костре инструмент, я испытал сначала плоскогубцы, но убедился, что ими трудно зацепиться за зуб – они все время соскакивали. Рыжов, сидя на толстом валежнике, после очередной попытки тихонько стонал. Пришлось применять кусачки. Их секущие плоскости были миллиметров двадцать в ширину, вот ими я уцепился за больной зуб и рванул. Но тут оказалось, что я удалил не больной, а здоровый зуб. Что делать? Говорю Леше: «Потерпи, еще не все!» Он, постанывая, покорно ждет. А я тем временем уже без помех, так как во рту стало свободней, уцепился кусачками за больной зуб и выдернул его. Леша, прополоскав рот кипятком, ушел отдыхать. Через несколько дней он уже чувствовал себя хорошо, ничего не болело. Меня же мучила совесть – все-таки надо сказать Рыжову, что вместо одного зуба я вырвал у него два. И вот как-то раз, когда Леша сидел у костра в большой компании и о чем-то весело беседовал, я подошел и, улучив момент, сначала в полной тишине, а потом уже под хохот ребят рассказал Рыжову об этом и вручил ему здоровый зуб.

А сейчас мне пришлось бойцам из других отрядов все рассказывать начистоту и просить их сообщить всем, что зубного врача у нас нет и не было. Хотя, конечно, в тылу такой врач очень даже нужен.

Много дел

Почти месяц прошел с тех пор, как мы в последний раз были на операции. И вот 24 сентября наш отряд получил задание выйти на железную дорогу Слуцк – Новгород севернее станции Радофинниково и пустить эшелон под откос. Еще подходя к дороге, мы удивились тому, что ни разу не слышали ни гудков, ни звуков. Наша разведка, пробыв в наблюдении у дороги более суток, установила, что этот участок дороги не работает. Пришлось возвращаться обратно.

26 сентября состоялось партийное собрание нашего отряда. Присутствовал комиссар бригады Федор Иванович Сазанов, которого мы уже хорошо знали. Да и он наш отряд знал неплохо, а совместный выход из окружения еще больше сблизил всех нас. Алексей Иванович Сотников выступил с докладом об итогах нашей боевой деятельности. Все коммунисты делились своими мыслями о том, как лучше и эффективнее вести борьбу с гитлеровцами. Радист Иван Цветков рассказал о больших успехах Красной Армии. Не обошли вниманием и вопросы дисциплины в отряде. Отмечалось, что Тоне Потаповой надо быть более организованной, а бойцам В. Силину и А. Иванову прекратить подтрунивать над Потаповой. Критиковали также бойца В. Козлова, он дал слово исправиться.

Начались дожди, погода здорово испортилась. Отряд снова вышел на задание, теперь уже на Кольцевую дорогу. Отойдя примерно километров на двадцать от расположения штаба бригады, мы получили указание срочно вернуться обратно. Все гадали, чем это могло быть вызвано.

9 октября в бригаду прилетел начальник опергруппы А. А. Гузеев, представители Ленинградского штаба партизанского движения К. Т. Василенко и П. Г. Матвеев, а также Н. А. Волобуев, назначенный командиром отряда вместо эвакуированного Н. Н. Шамшурина. Самолеты доставили немного продуктов, обмундирование и газеты.

На следующий день мы узнали, что командиром 11-й бригады назначен Николай Александрович Бредников. До этого он был заместителем командира бригады по разведке. Командир нашего отряда Алексей Иванович Сотников назначался начальником штаба бригады. Вместо него отрядом будет командовать Алексей Петрович Лучин, бывший командир бригады. Эти изменения были вызваны тем, что в последние месяцы бригада снизила боевую активность, не выполнила некоторых заданий по диверсиям, основным из которых был взрыв Толмачевского моста, или «Трофима».

Все мы в своем отряде были опечалены тем, что от нас уйдет любимый командир, с которым было столько пройдено по тылам врага и столько пережито за эти почти два года. Но приказ есть приказ.

На комсомольском собрании были избраны в бюро К. Коваленко, П. Смирнов и А. Иванов. Секретарем комсомольского бюро стал Ю. Фролов. Он новгородец, пошел воевать сразу же после окончания средней школы. В августе 1941 года вступил добровольно в один из новгородских партизанских отрядов, и с того времени уже немало прошел по дорогам войны. Участвовал во многих боевых операциях, был под Мясным Бором, откуда ему с группой товарищей удалось выйти. Действовал и в Партизанском крае. Своей смелостью и решительностью он завоевал большой авторитет среди партизан и сейчас по праву назначен командиром группы.

Наш отряд, как и другие отряды бригады, в последнее время стал чаще встречаться с мирным населением. Беседуя с жителями Большого Еглино, Савкино, Глебово, Лысцово и других сел и деревень, мы видели, что все они так или иначе осведомлены об успехах Красной Армии и ждут не дождутся того дня, когда на Ленинградском и Волховском фронтах начнется наступление. Идя в села и деревни, мы всегда запасались свежими газетами и сводками Совинформбюро. Особенно ждали газет, ведь в них широко освещались события, печатались материалы о героизме наших людей на фронте и в тылу.

* * *

В середине октября командование Ленинградского штаба партизанского движения приняло решение снова перебросить нашу бригаду на запад. Нам надлежало обосноваться между Варшавской и Витебской железными дорогами, где-то в районе озер Вялье – Стречно, чтобы находиться как можно ближе к основным транспортным магистралям гитлеровцев.

Прибыв на место, мы 26 октября двумя группами вышли на подрыв рельсов на Кольцевой дороге. Поход и сама операция прошли успешно – было взорвано 189 рельсов. Вернувшись в отряд, мы узнали, что взрывчатка, капсюли-детонаторы и бикфордов шнур почти полностью израсходованы. Продукты тоже были на исходе.

Зарядившие дожди все никак не кончались. Обувь у всех разваливается. У некоторых бойцов болят ноги, особенно сильно у Паши Смирнова. Командование отряда приняло решение отправить его в тыл. Но как?

Получили сообщение, что две наши группы, Косткина и Зубрикова, ушедшие ранее на задание, пришли в отряд Шелякина. Опять отклонение от приказа. Лучин отправил радиограмму, чтобы они вернулись в отряд.

Состояние Смирнова постепенно ухудшается, передвигается он с большим трудом, ноги сильно опухли в коленях. Решили отправить его в тыл из лагеря бригады, что был разбит около урочища Толстое. С группой отправились комиссар отряда Чернецкий, Фокин, Смирнов и еще несколько человек. Но, придя туда 3 ноября, они никого в лагере не застали – отряды и штаб бригады уже ушли на новое место. Пришлось возвращаться обратно. Остановившись на привал в лесу, они развели костер. Ночью им показалось, что пролетел самолет и как будто что-то сбросил. Стали искать, и на ближайшей поляне, к большой радости, нашли два баула с продуктами. Вот так наши товарищи вернулись в отряд с драгоценным грузом.

Группа Рохлова тоже выходила на задание – разведать участок Кольцевой дороги между Витебской и Варшавской железными дорогами. Подойдя к намеченному месту и просидев с вечера до утра около дороги, они так и не дождались поезда. Установив мину, ушли. Позже на ней подорвался небольшой состав из четырех вагонов.

Разведка доложила, что Кольцевая дорога, как и дорога Слуцк – Новгород, из-за больших разрушений совершенно перестала работать. Между Витебской и Варшавской дорогами Кольцевая работала очень слабо. Стало очевидно, что находиться в этом районе не имело смысла.

Вернулась в отряд группа Косткина, а через несколько дней – группа Зубрикова. Правда, за ней пришлось сходить начальнику штаба отряда Мамонтову. Косткина за допущенную нечеткость и путаницу от командования группой отстранили. Вместе с этими группами в отряд пришло семь человек наших военнопленных, которые сбежали от немцев.

Еще у нас в отряде появились жители деревни Невежицы – Анна Павловна Иванова со своим младшим сыном Костей. Старшие ее сыновья воевали в Красной Армии, а она с Костей находилась на оккупированной территории. Сбежав от немцев, когда они сгоняли мирных жителей для отправки в Германию, Анна Павловна решила податься к партизанам. Надо сказать, она терпеливо переносила все тяготы нашей походной жизни. Увидев, что у кого-то порвалась куртка или брюки, она тут же чинила одежду. Из небольшого запаса шерсти, имевшейся у нее, она нескольким бойцам связала рукавицы. Анна Павловна быстро сдружилась со всеми в отряде, и мы тоже относились к ней с большим уважением, называли мамашей. Костя, ее сын, с первых же дней появления в отряде просил, чтобы его брали на задания, и после обучения стал ходить с нами на операции.

13 ноября мы направились на соединение с бригадой и по пути обнаружили, что немцы во многих районах жгут деревни. Судя по всему, гитлеровцы готовятся убираться восвояси.

В ночь на 19 ноября мы пересекли Мшинское болото и опять оказались в лесу южнее озера Стречно. Остановились на дневку, развели костры, чтобы обсушиться и вскипятить воды. Вскоре вернулись разведчики и рассказали, что они встретились с бригадной разведкой, от которой узнали, что несколько отрядов бригады ведут бои с очередной карательной экспедицией в районе деревни Далеково.

Немного отдохнув, снова пустились в путь. Пройдя километров пять на юг, сделали привал – люди очень устали, все были полуголодные. Но только успели развести костры и немного отдохнуть, как с поста прибежал Миша Фокин и крикнул:

Быстро заняв удобную позицию, мы сразу же открыли фланговый огонь по колонне карателей. Они смешались и, беспорядочно отстреливаясь, отступили. Но тут появился Костя Коваленко и сказал, что надо отходить, так как остальные группы уже в пути. Алексей Петрович Лучин принял решение отходить – видимо, не решился дать бой немцам силами остальных трех групп. Мы взяли свои мешки и пошли догонять отряд.

20 ноября отряд пришел в бригаду. Оказалось, что, когда у нас вчера была стычка с карателями, бригада была рядом, буквально в двух шагах. На следующий день Алексей Иванович Сотников и Федор Иванович Сазанов побеседовали со всеми, собрали весь наш командный состав и после совещания объявили решение командира бригады. Лучин от командования нашим отрядом освобождался и назначался уполномоченным особого отдела бригады. Командиром отряда стал Павел Мамонтов, наш начальник штаба. Меня назначили начальником штаба отряда.

Произошли некоторые изменения и в составе групп. Мы, как и другие отряды, приняли новеньких. Это были совершенно разные люди: жители сел и деревень, военнопленные, которые бежали из лагерей. От них мы узнали, что гитлеровцы создали специальные группы из изменников для охоты за партизанами. За каждого пойманного партизана выплачивалась денежная премия, причем за командира она была больше, предоставлялось 25 десятин земли и длительный отпуск. Штаб бригады и несколько отрядов, в том числе и наш, в это время располагались в болотистом лесу северо-восточнее озера Черное. На всякий случай свой лагерь мы укрепили: из камней и бревен сделали огневые точки, на опасных направлениях выставили секреты.

26 ноября мы с двумя группами вышли на задание к Варшавской железной дороге. Подойдя к ней, почти двое суток вели наблюдение. Оказалось, что по железной дороге в вечернее и ночное время движения не было. Эшелоны проходили только днем. Перед эшелонами всегда теперь пускали дрезину, охрана и патрулирование были усилены. По шоссе также движение было незначительным и тоже только днем. Вернувшись в лагерь, мы узнали, что передовые части Красной Армии вступили на белорусскую землю и освободили первый областной центр – Гомель. Особенно радовались этому наш комиссар Николай Чернецкий и Тима Лобачев, ведь Белоруссия – их родина.

* * *

4 декабря наш отряд снова вышел на задание. На этот раз была поставлена задача вывести из строя линии связи у Витебской железной дороги. Погода стояла не очень морозная, и при переходе через Мшинское болото приходилось прокладывать путь так, чтобы не проваливаться. Прыгая с кочки на кочку, выбирая места, где посуше, мы благополучно перешли болото, прошли южной окраиной урочища Толстое и в ночь на 7 декабря приблизились к дороге. Операция прошла успешно, мы взорвали 82 столба линий связи и 64 рельса на полотне железной дороги между станцией Чолово и разъездом Песочный Мох.

Гитлеровцы вначале молчали, но затем со стороны Чолово стали вести по нам стрельбу из пулеметов и винтовок. Однако это не помешало нам завершить намеченное. В этом походе участвовали все вновь прибывшие в отряд и, надо сказать, проявили себя с самой лучшей стороны: под руководством бывалых партизан они принимали участие в минировании и подрыве линий связи, полотна железной дороги.

Возвращаясь обратно, мы зашли в свой старый лагерь на мысочке урочища Толстое и отдохнули перед переходом через Мшинское болото. Снова осмотрели все свои тайники в надежде найти хоть немного взрывчатки, так как бригада все время испытывала в ней нужду. Но все напрасно.

11 декабря состоялось партийное собрание отряда. На нем мы обсуждали вопросы, связанные с выполнением боевых заданий, работой с пополнением, а также приняли в члены партии командира отряда Павла Мамонтова и кандидатами в члены партии комсомольцев Юру Фролова и Костю Коваленко.

* * *

12 декабря на Варшавскую железную дорогу ушла группа Булычева, а на следующий день группа Фролова отправилась на разведку Витебской железной дороги между станциями Новинка и Чаща. Обе группы должны были совершить диверсию по подрыву вражеских эшелонов или железнодорожного полотна.

Юра Фролов со своей группой возвратился с задания 21 декабря. Между Новинкой и Ольховцем они взорвали 56 рельсов. Эшелон взорвать не удалось, так как в эти дни движения по дороге не было. С этой группой к нам в отряд прибыло еще пополнение – десять девушек из деревни Чаща: сестры Макаровы, Тоня Сидорова и Ида Нестерова, Римма и Катя Сергеевы, Маша Волкова, Таня Шатовская, Марфа Лапшина и Галя Степанова. Решение присоединиться к партизанскому движению у девушек созрело давно. Но как это осуществить? Договорившись, они взяли еду, одежду и отправились в лес искать партизан. Месяц скитались в лесах, но партизан не нашли. И вот группа Юры Фролова, возвращаясь с задания, повстречала их и привела в отряд. Нужно было срочно вооружать прибывших, и вскоре раздобыли кому карабин, кому винтовку. Теперь девчата вместе со всеми могли пойти на задание.

22 декабря вернулась с задания группа Булычева. Движение поездов по Варшавке осуществлялось преимущественно днем. Группа взорвала 4 стрелки и 10 рельсов севернее станции Дивенская.

В конце декабря группа Саши Никитина выполнила задание по разведке гарнизонов и укреплений противника вдоль реки Оредеж от деревни Горыни до деревни Овиновичи. Было установлено, что по правому берегу реки укреплений не было, население из деревень правобережья эвакуировано.

26 декабря группа Булычева взорвала мост на шоссе в трех километрах севернее Луги.

Перед самым Новым годом группа Фролова отправилась выполнять задание на Витебскую железную дорогу. Напрасно прождав поездов всю ночь и утро, они собрались было возвращаться, как вдруг услышали странный звук: будто кто-то по железной дороге едет на лошади. Вскоре увидели гитлеровцев, которые ехали на вагонетке, а в нее была впряжена лошадь. Посовещавшись, ребята решили все-таки взорвать этот необычный «эшелон».

Всем отрядам нашей бригады приказано вести активную боевую и особенно разведывательную работу. По тому, что был сделан упор на разведку, мы догадались, что скоро Ленинградский и Волховский фронты перейдут в наступление.

На Оредеж

После празднования Нового, 1944 года командование бригады дало указание отдельно группы отрядов на задания пока не высылать. Мы поняли, что предстоит, видимо, более крупная операция, в которой будет участвовать вся бригада.

Наступили холода. Одежда наша прохудилась, обувь тоже истрепалась. Не только в нашем, но и в других отрядах некоторые бойцы обморозились, и врач бригады провел беседу о том, как уберечь себя от обморожения.

11 января самолеты привезли продукты и забрали всех раненых. В тыл отправилась и наша отрядная мамаша, Анна Павловна. Впервые за свою жизнь она летела на самолете. Все желали ей счастливого пути, советовали не бояться и, смеясь, говорили, что лететь на самолете даже удобней, чем ездить на лошади.

14 января вся бригада вышла на задание. В первый раз за многие месяцы, проведенные в тылу врага, вещевые мешки везли на лошадях. Основные силы бригады должны были ударить по станции Мшинская, отряд Эрен-Прайса получил задание прикрывать действия бригады с севера, а наш – с юга.

На следующий день в 22.30 мы благополучно подошли к железной дороге южнее Шуваловского переезда. Наилучшим решением прикрыть бригаду было бы взорвать мост через речку Долгушу. Без предварительной разведки мы подошли к мосту, и сразу же были обстреляны немцами из дзотов, устроенных по обе стороны моста. Подходы к мосту были завалены лесом и заминированы. Тогда мы решили выдвинуться чуть южнее от моста и взорвать в нескольких местах железнодорожное полотно. Оставив засады против гитлеровцев, мы отошли южнее и приступили к минированию дороги.

В час ночи группы Саши Никитина и Юры Фролова взорвали 56 рельсов и 8 столбов линий связи. Как только основные силы бригады начали разгром Мшинской, мы услышали с юга шум подходящего поезда. Это, оказывается, шли на помощь гитлеровцам в Мшинскую бронепоезд и дрезина из Луги. Но путь им был перекрыт. Остановившись неподалеку от подорванных путей, бронепоезд начал минометный и артиллерийский обстрел прилегающего к дороге леса. Попытки немцев высадить ремонтников были сорваны нашим огнем. В течение трех часов наш отряд удерживал дорогу, прикрывая действия бригады с юга. В четыре часа утра, как было условлено, мы отошли и к вечеру 16 января были уже в лагере.

Во время нападения бригады на Мшинскую были разрушены водокачка, вокзал, заправочная колонка, бензосклад, склад с продовольствием, железнодорожные стрелки и перемычки, два семафора, подорвано 38 рельсов и другие объекты. В бою гитлеровцы потеряли 71 человека убитым и 56 ранеными. Потери бригады составили 12 человек убитыми и 33 человека ранеными. Движение по Варшавской железной дороге было полностью парализовано на 20 часов.

Действия бригады также прикрывались с юга и на шоссе Луга – Ленинград. Колонна немцев, которая от Луги направлялась на помощь гарнизону в Мшинской, была остановлена отрядом Тарасова. В бою было убито 27 гитлеровцев и 15 ранено, был уничтожен один грузовик. И здесь к Мшинской им прорваться не удалось.

19 января из Москвы было передано сообщение, что войска Ленинградского и Волховского фронтов перешли в наступление. Эта долгожданная весть мигом облетела все отряды. Настроение у всех было замечательным. Стало ясно, что разгром Мшинской был приурочен к началу наступления наших войск.

21 января весь наш отряд вышел на задание рвать полотно на Витебской железной дороге. Операция прошла успешно: ночью 23 января было взорвано 116 рельсов и 15 столбов линий связи, а 25 января – взорван мост через речку южнее станции Чолово, а также 28 рельсов, семафор и две будки севернее станции. В это же время отряд Матвеева взорвал там мост.

После этих диверсий Витебская железная дорога к северу от станции Оредеж была полностью выведена из строя и уже не работала.

* * *

Возвращение в лагерь бригады на этот раз было тяжелым. Стояла оттепель, шел мокрый снег, который временами переходил в дождь. В лесу и особенно на Мшинском болоте много воды. В отряде теперь было две лошади, на которых мы везли боеприпасы и вещевые мешки. Но при переходе через болото пришлось весь груз с саней разобрать, да и самих лошадей в некоторых местах вытаскивать, так как они время от времени проваливались.

27 января группа во главе с М. Ремизовым и радистом И. Цветковым вышла на задание в район Торковичей на Витебской железной дороге, а назавтра и остальные группы направились вслед за ними. Но, отойдя километров на восемь, мы получили приказ срочно вернуться в лагерь.

Бригада снова готовилась к крупному заданию. День 29 января полностью ушел на подготовку. Некоторые даже помылись в уцелевшей бане в деревне Пелково. И вот 30 января в десять часов бригада в полном составе вышла в путь. С утра стояла хорошая погода, немного подмораживало, но потом опять пошел мокрый снег. Впереди двигался полк Волобуева, а потом уже отряды. Колонна бригады растянулась почти на полтора километра. Шли сперва лесом, а потом по проселочной дороге на Точище и дальше к Молосово. Деревни Точище и Молосово дотла сожжены немцами – нет ни домов, ни сараев, только полуразрушенные печные трубы торчат.

Теперь уже все знали, что бригада идет на Оредеж. В ночь на 1 февраля основные силы бригады сосредоточились в лесу северо-западнее станции Оредеж и начали наступление. Наш отряд должен был перерезать шоссе Оредеж – Луга между деревнями Большие Сокольники и Васильковичи и не допускать подхода подкреплений к гарнизону гитлеровцев в Оредеже со стороны Луги. Приблизившись к Васильковичам, весь отряд был выдвинут к шоссе без предварительной разведки, поскольку полк и отряды уже начали громить гарнизон. Мы обнаружили, что в Васильковичах остановилась немецкая колонна из 48 грузовиков и вездеходов. Было решено с ходу захватить автоколонну. Быстро рассредоточившись, мы бросились к колонне. В результате охрана и часть немцев были перебиты, а остальные разбежались. Сразу же наши подрывники начали обстреливать машины бронебойно-зажигательными патронами. Потери противника составили около 30 человек. Правда, гитлеровцы, оправившись, начали обстрел отряда из зенитных орудий, которые находились на опушке.

Выполнив свою задачу, отряд отошел. У нас было 2 человека убито и 9 ранено. Пал смертью храбрых наш товарищ Паша Николаев. Тяжело были ранены Оля Голосуй, бойцы Хохлов, Комиссаров и Шандра, которых нам пришлось нести на себе почти до деревни Замостье. Отлично действовали Юра Фролов, Костя Коваленко, Саша Никитин, И. Титов, П. Демидов и многие другие. Наши девушки из Чащи, которые, по сути, имели очень мало боевого опыта, вели себя смело, проявляли находчивость и в трудные моменты не впадали в панику.

Основные силы бригады вели бой на станции Оредеж и в течение четырех часов держали ее в своих руках. Недостаток боеприпасов вынудил партизан отойти. Во время операции были разрушены вокзал, электростанция, железнодорожная казарма, уничтожены склад горючего, два продовольственных склада и склад с боеприпасами, 194 автомашины со снаряжением и военным имуществом, радиостанция и две конюшни с 104 лошадьми. Также были взорваны эшелон, два паровоза, 12 вагонов со снарядами и взрывчаткой, уничтожено свыше 1000 метров линий связи и взорвано 36 рельсов. Гитлеровцы потеряли более 500 человек убитыми и ранеными. Потери бригады составили 38 человек убитыми и 51 человек был ранен. В этом бою пали смертью храбрых командиры отрядов А. Ф. Степанов, А. М. Зверев, В. И. Осипов и несколько командиров рот и групп.

После кратковременного отдыха в лагере ночью 2 февраля бригада снова вышла на задание к станции Оредеж. Шли очень быстро, надо было занять населенные пункты Петрушина Гора, Хабалинка, Замостье и Караж, которые находятся по обе стороны озера Хвойлово. Все эти пункты расположены недалеко от Оредежа и шоссе, идущего на Лугу. По этому шоссе гитлеровские войска отступали с северного участка Волховского фронта.

Гарнизонов противника в деревнях не оказалось. Расположившись в этих пунктах, отряды и группы бригады часто выходили к шоссе, вели наблюдение. Разведданные партизан передавались в штаб, и армейское командование высылало группы самолетов-штурмовиков для удара по отступающим немецким войскам. Мы, находясь поблизости от шоссе, хорошо видели, как знаменитые ИЛы «обрабатывали» немцев.

4 февраля гитлеровцы решили, видимо, избавиться от такого неприятного для них соседства – и против сотни партизан, занимавших Замостье и Хабалинку, направили около тысячи человек с танками и артиллерией. Партизаны три часа вели бой, но потом из-за недостатка боеприпасов были вынуждены отступить на северный берег озера Хвойлово, в деревню Петрушина Гора. Немцы, поддерживаемые артиллерийским огнем с шоссе, хотели было переправиться через озеро, но, потеряв в бою около сорока человек, отошли.

5 февраля произошли радостные события: одно из подразделений нашей бригады в деревне Пелково соединилось с войсками Красной Армии, а чуть позже мы узнали, что нашу бригаду наградили памятным знаменем. Также пришло сообщение, что Ленинградский штаб партизанского движения объявил нашей бригаде благодарность за разгром станции Оредеж.

На следующий день на лошадях мы отправили всех раненых в тыловые госпитали.

8 февраля ночью наша разведка во главе с Юрой Фроловым привела в лагерь бригады разведчиков. Опять радостная встреча, теперь уже с представителями другого фронта – Волховского. Красноармейцы были одеты в шубы и валенки, выглядели и чувствовали себя хорошо, но немного устали.

Стало известно, что войска Волховского фронта заняли Оредеж, а ленинградцы подошли к Толмачево.

Всему свое время

11 февраля 1944 года мы навсегда оставили наш лагерь. Всей бригадой движемся на юг, а впереди то тут, то там слышна канонада. Это наши войска ведут интенсивный огонь по отступающим оккупантам.

12 февраля утром подошли к передовым порядкам наших войск, которые были километрах в двух севернее Луги. Командование сообщило, что наша бригада вместе с армейскими подразделениями будет участвовать в штурме города. Узнав об этом, мы, естественно, обратились к красноармейцам с вопросом: как мы будем штурмовать город? Один остряк не замедлил с ответом:

– Штурмовать – это значит идти с одним диском патронов в автомате и брюха не жалеть. Ничего, скоро сами увидите!

«Обработка» фашистов нашей артиллерией продолжалась целый день. Гитлеровцы «огрызались», отвечая огнем из пушек и минометов. С наступлением темноты наши части, а с ними и мы двинулись на штурм города. В боевых порядках были и артиллеристы, которые время от времени вели огонь прямой наводкой. Переправа через речушку на севере Луги была взорвана, мы помогли артиллеристам переправить орудия. Вместе с ними ушли группы Гладкова и Фокина, а три группы с наступающими частями направились вперед, к южной окраине города. Заслоны противника отходят, однако то в одном, то в другом месте вспыхивают короткие ожесточенные перестрелки. Гитлеровцы попытались закрепиться за мостом южнее города, но были выбиты 8-м штурмовым батальоном и нашими группами. Луга была освобождена.

13 февраля в полуразрушенный город стали возвращаться немногочисленные жители, которые прятались в окрестных лесах. Немцы, отступая, многие дома заминировали, и сейчас начали раздаваться взрывы, появились жертвы. Поступило указание размещаться в домах только после тщательной проверки их минерами.

Через несколько дней бригада вышла на юго-запад от Луги. Все гадали, куда же нас сейчас пошлют воевать. Оставалось совсем немного территорий в Ленинградской области, занятых фашистами. Высказывались предположения, что, наверное, мы отправимся в Прибалтику.

21 февраля, находясь в деревне Оленино, бригада получила указание идти в Ленинград. На торжественном построении представитель Ленинградского штаба партизанского движения Алексеев вручил бригаде знамя Октябрьского РК ВКП (б) и райисполкома города.

На радостях мы быстро приводили себя в порядок, чинили обувь, одежду, пришивали красные ленточки на шапки. Путь в двести километров никого не страшил. Сколько мы уже их прошагали, этих километров! А сейчас будем идти по освобожденной советской земле, в наш любимый город.

Утром 1 марта 1944 года мы вошли в Ленинград. Вместе с 11-й Волховской партизанской бригадой прибыли и другие подразделения. В 17 часов на Кировской площади состоится митинг и парад партизан. Все будет так торжественно, что от восторга мы позабудем обо всех трудностях и лишениях, пережитых в тылу врага. Нас придут приветствовать тысячи ленинградцев, которые работали в осажденном городе и выжили – благодаря силе духа и воли к победе. Нас будут обнимать и целовать, не скрывая слез радости.

Но все это будет позже. А сейчас мне предстояло найти сестру Надю.

В книге также использованы материалы партийного архива Института истории партии Ленинградского обкома КПСС (ЛПА), личные записи Н. С. Чернецкого, М. Я. Ремизова и П. И. Смирнова.

Феодосий Крюков Сотниковцы. История партизанского отряда

Предисловие

Пролог

Истребительный батальон № 212

* * *

* * *

* * *

* * *

Знакомство с Сотниковым

Кавголово

* * *

* * *

Перейти линию фронта

* * *

* * *

* * *

В тылу врага

* * *

* * *

* * *

Будни

* * *

* * *

На новгородской земле

* * *

* * *

* * *

* * *

Партизанский край

* * *

* * *

Голодный поход

* * *

* * *

* * *

Хвойная

Высадка отряда

* * *

Рождение легенды

* * *

* * *

Тепло человеческое

* * *

* * *

Ильмень

* * *

* * *

Трагическая случайность

* * *

* * *

Нас встречают

* * *

* * *

За тебя, Ленинград!

* * *

Много ли отряду места надо

* * *

* * *

Мстить!

* * *

Наша семья растет

* * *

* * *

На войне как на войне

* * *

* * *

Сквозь игольное ушко

* * *

* * *

Много дел

* * *

* * *

* * *

На Оредеж

* * *

Всему свое время

Оглавление

Феодосий Крюков
Сотниковцы. История партизанского отряда