Новые исследовательские практики — это реальность современной исторической науки. Рефлексия над интеллектуальном творчеством позволяет увидеть интенсивный методологический и инструментарный поиск. Когда в 2004 г. начинался проект, посвященный шестидесятой годовщине Победы, и мы со студентами стали собирать свидетельства семейной памяти о войне, я практически не представляла, что для такой деятельности на Западе уже давно и благополучно введен термин «oral history» и русский эквивалент «устная история». Составление приблизительного плана интервью, рекомендации рабочей группе о «внимательном слушании» для меня тогда были некими техническими приемами, позволяющим, как представлялось, получать свидетельства очевидцев или их близких.
Безусловно, использование устных данных в исследованиях -это не новость. Коммуникация одна из наиболее существенных особенностей культуры. Антропологи, этнографы, социологи, фольклористы. Устная традиция, связанная с межличностным общением, «передаваемая из уст в уста» изображает преемственность и механизм отождествления, самоидентификации, как отдельного человека, так и коллектива1. Оседая в человеческом сознании, разнообразная информация создает преемственность личности с самого детства и потом на протяжении всей жизни она отражается на идентичности и преемственности семьи, коллектива. Почти каждый член семьи может вспомнить значимые события ее истории.
Историческая память отдельной личности, отдельной семьи, вписанная в локальную и глобальную историю, наполненная эмоциональностью (как положительной, так и отрицательной), повседневностью, мировоззрением, мотивацией и ценностными ориентирами — с этого начинался мой интерес к устной истории.
Историческая память семьи хорошо проявляется в повествовании, рассказе о собственной жизни. Один из основоположников устной истории в Великобритании Пол Томпсон (Paul Thompson), редактор журнала «Oral Histori» в работе «Семейный миф, модели поведения и судьба человека» подчеркивает, что история жизни форма передачи семейной традиции. Поскольку мы вспоминаем рассказы и о раннем детстве, которые мы не помним сами и о событиях, случившихся до нашего рождения в семье, в стране, в мире2, По устным рассказам о семье, по его мнению, можно изучать и социальную мобильность и культуру, в них переплетаются образы и реальность, семейное и национальное и тем не менее историки редко используют устные свидетельства для анализа названных проблем. Историки, в силу своей профессиональной подготовки, заняты «поиском свидетельств о прошлом таким, каким оно было, а не о том, которое присутствует в настоящем»3.
Некоторое знакомство с усторическими исследованиями показывает, что вне зависимости от глобальных целей проекта повествование о своей семье присутствует всегда. Вспоминая пережитое в блокаду люди, начинали рассказом о себе, о том кем были родители, о братьях и сестрах4. В проекте «Граница и люди», основанному на воспоминаниях переселенцев Приладожской Карелии и Карельского Перешейка также в той или иной мере прослеживаются рассказы о семье и своих близких. Как отмечают сами исследователи (Научный редактор Екатерина Мельникова, координатор Центра устной истории в ЕУСПб) они старались провоцировать информантов на монолог, что называется в заподной историографии «personal experience narrative»- рассказ движимый только логикой самого информатора, без особого вмешательства интервьюера. Однако монолог все больше переходил в диалог. Несмотря на специфику сбора материала по определению «общих мест» памяти переселенцев как единого сообщества и репрезентации материала в книге по темам во всех разделах прослеживаются данные о семейной истории5.
В работе, посвященной 60 годовщине победы в Великой Отечественной войне и подготовленной студентами и преподавателями Ставропольского государственного университета «Никто из нас войны забыть не сможет»6, на фоне трагических событий боевой действительности, оккупации, военной повседневности прослеживаются светлые или горестные воспоминания о семейных традициях, детских воспоминаниях. Работа создана с использованием некоторых элементов устного исследования, но главная, в моем представлении роль этой книги в развитии творческого интереса к устноисторической исследовательской практике.
Не подвергая сомнению значительной перспективности самостоятельных исследований, основанных на семейных рассказах как самостоятельной тематики, хотелось бы подчеркнуть их значение для исследования локальной истории в ХХ в. В растянутом во времени свободном повествовании о жизни , о семье можно услышать и мифы, и сплетни, и анекдоты которым раньше историки не придавали значение, а теперь в свете междисциплинарного синтеза наук приобретает большое значение.
Устные рассказы — важный способ комплектования источниковой базы. Устная история появилась, как узкое направление в рамках библиотечного и архивного дела 7. В повествовании о жизни через информантов ярко проявляются те стороны жизни, которые не отразились или практически не отразились в других видах источников. В частности, источники личного происхождения, такие как дневниковые записи, мемуары, хроники содержат данные о повседневности, культуре, духовном мире.
Однако в ХХ в. в советском государстве, когда существовал жесткий прессинг и подавление всякого рода свободы, люди просто боялись говорить и тем более писать о своих мыслях. Постоянные доносы, слежка, репрессии не располагали к дневниковому «диалогу с самим собой». Пробелы в источниках могут восполнить устные интервью с участниками событий. В связи с этим устноисторические исследования применяются для изучения репрессий и тоталитарного режима в нашей стране. Научно-информационноый и просветительский центр «Мемориал» наряду с архивными изысканиями применяет в исследованиях устные опросы и интервью. Так, в 2001 при изучении «Всесоюзного общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев, 1921—1935» в период Большого террора 1936—37гг. использовались устные воспоминания людей об их репрессированных родственниках. Своим повышенным интересом к судьбам своих предков родственники изначально положительно повлияли на мотивацию историков к изучению данной проблемы. Кроме того, благодаря необычному ходу исследования, методически весьма проблематичная «конфронтация» личного опыта из прошлого и основанных на нем воспоминаний с результатами современных исследований была превращена в продуктивный процесс 8.
Устная история прошла сложный путь и постепенно из маргинального направления превратилась в признанное историческое направление, завоевала признание профессиональных историков, нашедших в устных воспоминаниях исключительный источник информации о прошлом. С 1966 г. существует Ассоциация Устной истории9. Сегодня в России заниматься устной историей модно, именно так говорят многие10. Однако мне представляется, что это еще и чрезвычайно интересно, поскольку прошедший ХХ в. нашей Отечественной истории еще можно исследовать, как сказал Пол Томпсон по «прошлому в настоящем». Переломные социально-экономические моменты нашего региона, связанные с голодом 1932—33гг. и 1946—47гг., коллективизацией, послевоенным восстановлением в источниковом плане в архивах отражены плохо. Устная история или скорее «устные источники», как сказал итальянский ученый А. Портелли, не умоляя другого вида источников, восполнит лакуны источниковой базы.
Ненадежность человеческой памяти — очевидный недостаток устной истории, вызывающий у некоторых недоверие к этому направлению. Однако для тех, кто реально имел дело с разного рода неточностями архивных документов это не так уж страшно. Оптимистически настроенные исследователи восклицают, что устная история дает историку совершенно новую возможность создавать свидетельства. Можно сознательно искать новых свидетелей, сравнивать свидетеля с архивно-документальными свидетельствами и с полученными ранее другими устными свидетельствами (Горелик Г.Е. Устная история, история науки и искусство истории.). При этом историк в ходе интервью может воссоздать исторический контекст и создать атмосферу доверия11.
Значительным резервом для устной истории обладает проблематика Великой Отечественной войны. «Память о войне» — исследовательская задача проблемной группы по устной истории, созданной на историческом факультете СГУ.
Долгое время в историографии господствовала единая концепция о войне. Не отрицая положительные стороны обширной советской историографии о войне необходимо признать, что за достаточно политизированным построением картины событий и сражений терялся человек. Между тем, современная историографическая ситуация и в нашей стране и в мире в целом характеризуется интересом к так называемому «молчаливому большинству».
С течением времени меняются формы передачи памяти о войне. Сегодня еще есть возможность поговорить с очевидцами событий и составить собственное представление о них. В последующем исследователям останутся только книги, письменные источники, видео и фото материалы. Остается практически последний шанс спросить тех реальных участников войны, оккупации, сопротивления, которые были в достаточно взрослом возрасте и могли составить собственное мнение о войне.
Субъективный опыт отдельного человека, через который формируется историческая память, возможность уловить формирование его самосознания, понять, как преломляется оценка событий отдельными людьми особенно в экстремальных условиях — это главное в устных исследованиях12. Молодому поколению сложнее составить себе впечатление о войне. Анкетирование студентов показало, как высоко они оценивают значимость подобного рода работ.
Все больший интерес в науке вызывают проблемы формирования и репрезентации образов прошлого, их закрепления, замещения или подавления в исторической памяти, механизмов трансформации памяти о прошлом, принципов реконструкции воспоминаний о пролом в массовом и индивидуальном сознании. Историки пытаются осмыслить, что именно из явлений и событий пошлого сохраняется и почему, как трансформируется, вытесняется, передается и какую роль играет в становлении групповой идентичности. По сути дела, речь идет о социальном конструировании исторической реальности «не тех образов прошлого «достоверных фактов» и «подлинных событий», «как это было на самом деле», а тех образов прошлого, которые обрели социальную значимость, будучи субъективно переживаемые как воспоминания и воспринимаемые как знания»13.
Сейчас, пока последние свидетели рассказывают о своем опыте, создаются образы и представления, которые включаются в состав культурной памяти. Эти рассказы проливают свет картины прошлого, содержание, структуру и механизмы передачи исторической памяти. По ним можно рассматривать проблемы динамики взаимоотношения зафиксированных в коллективной памяти представлений о прошлом, сохраняемых в силу традиции или востребованных меняющейся общественно — политической реальностью, и исторической мысли.