С 1993 г. военно-политические проблемы кануна Великой Отечественной войны оказались в центре дискуссии, вызванной публикацией в России книг В. Суворова1. Хотя эти работы написаны в жанре исторической публицистики и представляют собой некий «слоеный пирог», когда правда мешается[5] с полуправдой и ложью, они довольно четко очертили круг наименее разработанных в историографии проблем. Вместе с тем следует отметить, что эти публикации органично вписались во все более обострявшуюся полемику относительно недавнего советского прошлого и были приняты «на ура» всеми «борцами с советским тоталитаризмом». Тем более что главными тезисами, которые пытался «доказать» В. Суворов, являются утверждения о том, что в возникновении Второй мировой войны виноват исключительно Советский Союз, а германское нападение на СССР было «превентивной войной». Как это принято в публицистике, автор зачастую использует умолчание или бездоказательные утверждения, которые на самом деле вовсе не подтверждают его громогласных заявлений.

Говоря о внешнеполитических целях Советского Союза, В. Суворов рисует довольно упрощенную картину того, что советское руководство спало и видело как бы на кого-нибудь напасть. При этом он ссылается на различные пропагандистские заявления революционного характера, которые действительно публиковались в советской прессе. Конечно, подобные лозунги отражают состояние общественного сознания того времени, в том числе и советской правящей элиты. Но при этом следует помнить о том, что в политике (в том числе и международной) имеют значение не намерения, а возможности. Однако в межвоенный период возможности Советского Союза по расширению своего влиянии на мировой арене были довольно скромны и ограничивались преимущественно дипломатическими, пропагандистскими и экономическими мерами. Кроме того, В. Суворов полностью умалчивает[6] о настроениях элит других великих держав. В результате тогдашний политический ландшафт полностью искажается. Получается, что у власти в СССР находились некие «кровавые маньяки», а на Западе — «белые и пушистые» политики. Но если не закрывать глаза на огромное количество доступных ныне на разных языках документов и материалов, возникает вполне резонный вопрос, почему именно эти «хорошие ребята» передрались между собой, положив начало Второй мировой войне. Понятно, что в книгах В. Суворова мы не найдем даже намека на попытку ответа на этот вопрос.

И позиция автора в данном случае вполне понятна. Ведь тогда придется признать, что международная политика, как и всякая политика, есть борьба за власть. Поэтому любое государство формирует свои интересы на мировой арене в соответствии со своими геополитическими параметрами, ресурсными возможностями, уровнем экономического развития, весом и местом в мировом сообществе и национально-культурными традициями. В наиболее общем виде национально-государственные интересы любой страны представляют собой триединый комплекс фундаментальных целей:

1). Самосохранение государства;

2). Создание наиболее безопасной внешней среды и

3). Накопление мощи (экономической, политической, военной и т.п.).

Государство обеспечивает свои интересы всеми имеющимися в его распоряжении средствами: политическими, идеологическими, экономическими, дипломатическими и военными. Внешнее оформление национально-государственных интересов во многом определяется ценностными нормами и идеологией,[7] господствующими в каждую конкретную эпоху. В формулировании национально-государственных интересов и формировании внешнеполитической стратегии, призванной их реализовать, важное значение имеет система ценностных ориентиров, установок, принципов и убеждений государственных деятелей — восприятие ими окружающего мира и оценка места своей страны в ряду остальных государств, составляющих мировое сообщество.

В принципе давно известно, что внешняя политика государства зависит, прежде всего, от того, какое место это государство занимает в мировой иерархии. У великой державы эта политика одна, у региональной — другая, а у малой страны — третья. Кроме того, следует учитывать и те цели, которые пытается достичь та или иная страна. Например, государство может стремиться сохранить свое положение в мире, а может пытаться повысить свой статус на мировой арене. В первом случае, как правило, преобладают оборонительные методы, а во втором — наступательные. Хотя и в данном вопросе существует определенное различие. Поскольку страны с равным статусом также соперничают друг с другом, то великая держава не может просто занять оборонительную позицию, ибо это станет сигналом для других великих держав — противник слаб и можно усилить давление на него. Поэтому, чтобы быть в безопасности, великая держава всегда должна демонстрировать свою силу и друзьям, и соперникам. Среди самих великих держав также существует определенная иерархия. Так, в 1920-1930-е годы Англия и Франция являлись сверхдержавами (хотя такого термина тогда не использовали — они[8] просто считались ведущими странами мира). Именно такой статус этих стран был закреплен в рамках Версальско-Вашингтонской системы международных отношений. В 1940-1950 годах сверхдержавами стали США и СССР, что и отражала Ялтинско-Потсдамская система международных отношений.

Во все времена международная политика представляла собой ожесточенную борьбу за контроль над имевшимися ресурсами, которые разными способами отбирались у слабого соседа. Не стал исключением и XX век, в первой половине которого произошли две очередные схватки между великими державами за новый передел мира и его ресурсов — Первая и Вторая мировые войны. Хотя межгосударственное соперничество является системообразующим фактором международных отношений, не следует воспринимать великие державы лишь в качестве «империалистических хищников», поскольку они выполняют также ряд важных функций — устанавливают и поддерживают мировой порядок, концентрируют ресурсы для кардинального улучшения окружающей среды и технологических прорывов. Как правило, сфера влияния великой державы является районом относительно спокойного и стабильного развития. То есть великие державы выполняют функцию лидера, стимулирующего развитие как контролируемого ею региона, так и мира в целом.

Абстрагируясь от этих, вполне очевидных для любого мыслящего человека, факторов, В. Суворов также «забывает» и об экономических проблемах межвоенного периода. К началу XX века сложилось глобальное мировое хозяйство, состоящее из индустриальных стран Запада и их аграрно-сырьевых придатков в виде[9] колоний и слаборазвитых стран. Условием формирования мирового хозяйства был мировой рынок, образование которого особенно интенсивно проходило с середины XIX в., когда развитие массового машинного производства привело к перерастанию мирового рынка в мировую экономику. Наряду с обменом товарами большое развитие получили международные производственные связи, стимулируемые международной миграцией капитала. Сложившееся мировое хозяйство с установившимся международным разделением труда было подорвано в годы Первой мировой войны, что привело к переформированию мировой экономики. Основная роль в ней перешла от Англии к США, восстановление большей части Центральной и Восточной Европы потребовало колоссальных вложений, большая часть которых досталась Германии, поскольку только она имела достаточно развитую промышленную и финансовую инфраструктуру и могла окупить вложенные средства. Малые государства Восточной и Юго-Восточной Европы могли предложить на мировой рынок лишь аграрную продукцию и сырье.

Развитие мировой экономики в 1918-1939 гг. отражало борение двух основных тенденций. Одна из них — это идущая с XIX в. традиция либерального экономического режима, вторая — сложившаяся в годы Первой мировой войны государственно регулируемая экономика. С окончанием войны эта казавшаяся случайностью экономическая политика была отброшена. Среди великих держав превалировало стремление возродить экономический режим довоенного периода, и в 1920-е гг. казалось, что это в основном удалось. Лишь кризис 1929-1933 гг. окончательно развеял эти надежды.[10] С целью преодоления кризиса все великие державы в большей или меньшей степени использовали государственное вмешательство в экономику. Тем самым окончательно сложилась тенденция, направленная на создание планомерно развивающейся современной системы регулируемой рыночной экономики, основанной на передовой технологии и рационализации производства, на усилении регулирующей роли государства.

Развитие мировой экономики в межвоенные годы четко распадается на два больших этапа: 1920-е и 1930-е годы, которые разделяются мировым кризисом 1929- 1933 гг. В 1920-е гг. существовала в целом достаточно стабильная система мирового хозяйства, что способствовало сохранению послевоенного экономического статус-кво. Англо-американское экономическое соперничество, в ходе которого США все сильнее наступали на экономические позиции Англии, пронизывает все 1920-е годы. Вслед за интенсивной американской финансовой экспансией и другие великие державы во второй половине 1920-х гг. расширили экспорт капитала, что привело к увеличению частных долгосрочных инвестиций с 41,6 млрд долларов в 1913-1914 гг. до 47,5 млрд долларов в 1929-1930 гг. Соответственно и объем мировой торговли, сократившейся с 64,8 млрд долларов в 1913 г. до 51,8 млрд долларов в 1920 г., возрос до 83,9 млрд долларов в 1929 г.2

Мировой кризис 1929-1933 гг. нанес тяжелый удар по мировой экономике и изменил экономическую ситуацию. Мировое промышленное производство снизилось на 37%, сократилась емкость мирового рынка. Финансовый кризис привел к резкому сокращению экспорта капитала, который упал с 2,8 млрд долларов в[11] 1928 г. до 344 млн долларов в 1932 г. и до 311 млн долларов в 1936 г. В индексном выражении экспорт капитала сократился со 100 в 1925-1928 гг. до 12 в 1932 г. и 10 в 1934 г. Соответственно сократилась и общая сумма частных долгосрочных инвестиций с 47,5 млрд долларов в 1929-1930 гг. до 31,1 млрд долларов в 1938 г. Оказалась разрушенной кредитная сфера: в период кризиса 25 стран прекратили платежи на общую сумму 6,3 млрд долларов. Мировой валютный кризис привел к краху системы «золотого стандарта» и складыванию валютных блоков, что явилось попыткой защититься от девальвации валют. Стремление ведущих стран оградить свою экономику высокими таможенными барьерами в совокупности с вышеперечисленными проблемами вело к росту автаркических тенденций и формированию торговых блоков, что стимулировало атомизацию мирового рынка, усиливало двустороннюю торговлю в ущерб многосторонней. Стремление великих держав преодолеть кризис и его последствия на путях расширения экспорта усиливало рост конкуренции, государственную поддержку экспортеров и протекционизм. В результате относительно единая мировая экономика 1920-х гг. оказалась в кризисе и стала распадаться на ряд локальных экономических систем, что вело к подрыву мировой стабильности и резкому усилению конкуренции между великими державами3. В 1930-е гг. начался явный процесс перераспределения экономических ролей великих держав в мировой экономике и изменения экономической картины мира. США и Англия продолжали противоборство за первое место в экономической иерархии великих держав. Германия стала третьей мировой державой,[12] значение Франции снизилось, а Италия в целом сохранила свои позиции. Новыми промышленными державами стали СССР и Япония. Англо-американское экономическое соперничество стало настолько привычным за 1920-е гг., что экономическое усиление Германии поначалу не воспринималось сторонами как серьезная угроза. Не случайно и Англия, и США способствовали развитию экономики Германии, надеясь использовать ее для давления на соперника. Используя англо-американские противоречия, Германия смогла не только значительно усилить свою экономику, но и проводить самостоятельную политику. В результате сформировалась система тройственного экономического соперничества Англии, США и Германии, что позволяло всем его участникам играть на противоречиях соперников.

Правда, положение трех экономически ведущих великих держав было различным. Так, экономика США при всех сложностях затяжной депрессии все-таки обладала значительными потенциальными резервами и была заинтересована в консолидации мировой экономики, где она могла бы играть ключевую роль. Экономика Англии смогла преодолеть последствия кризиса на пути усиления экономического обособления Британской империи, но обладала ограниченными ресурсами для сохранения своего экономического положения в рамках открытой мировой экономики. Германия, сумевшая благодаря жесткому государственному контролю мобилизовать свою экономику и стать третьей экономической державой мира, вообще не обладала существенными ресурсами для долговременной экономической борьбы. Поэтому экономическая[13] экспансия Германии сопровождалась использованием скрытой, а позднее и открытой военно-политической угрозы.

Англия стремилась не только использовать германо-американскую конкуренцию в своих интересах, но и добиться всеобъемлющего урегулирования отношений с Берлином, создав своего рода европейский политико-экономический блок, направленный против США и СССР. В середине 1930-х гг. США также осознали необходимость определенной договоренности с Германией. В конце 1936 г. Вашингтон предложил создать европейский консорциум для эксплуатации бассейна реки Конго и предоставить средства для стабилизации экономики Германии, которая в ответ должна была прекратить политику вооружения и автаркии. В результате осуществления этого плана международная торговля получила бы существенный толчок, США смогли бы усилить свою экономическую экспансию в Европе и Африке. Естественно, Англия всячески способствовала срыву этого плана и с начала 1937 г. усилила политику умиротворения Германии, надеясь достигнуть с ней собственного экономического соглашения. В январе 1937 г. США предложили провести конференцию для выработки мер по обеспечению равного доступа к сырьевым ресурсам в духе политики «открытых дверей», что, конечно же, вызвало негативную реакцию Англии, являвшейся собственником значительной части этих ресурсов. В ответ США и Германия провели в ноябре 1937 г. переговоры в Сан-Франциско о разделе мировых рынков, но в условиях экономического спада в США и более чем щедрых английских предложений в отношении пересмотра границ[14] в Европе Германия уклонилась от каких-либо конкретных договоренностей4.

Стремясь использовать Германию против США, Англия вовсе не собиралась явно ухудшать свои отношения с Вашингтоном, осознавая необходимость противовеса Берлину, который всеми способами оттягивал заключение соглашения с Лондоном. Продолжая добиваться договоренности с Германией, Англия 17 ноября 1938 г. заключила с США торговый договор, предоставив им режим наибольшего благоприятствования, что приоткрыло для американской экономики дверь в Британскую империю. Однако контакты с Германией не прерывались, и 15-16 марта 1939 г. в Дюссельдорфе было заключено англо-германское картельное соглашение, которое давало возможность изменить картельную структуру мира в пользу англо-германских монополий, а отказ США присоединиться к нему мог вызвать совместные ответные действия Англии и Германии. 11 марта 1939 г. Франция также предложила Германии заключить обширное экономическое соглашение. Все это не могло не вызвать бурного недовольства в США, которые в условиях угрозы экономической консолидации Европы с облегчением восприняли начавшийся предвоенный политический кризис, означавший подрыв этой опасной для них тенденции, что способствовало сохранению раскола Европы и возникновению войны5.

Прочие великие державы не имели возможности вступить в глобальную экономическую борьбу, но зачастую становились конкурентами ведущих экономических держав на региональном уровне. Япония довольно успешно играла эту роль на Дальнем Востоке,[15] Италия — на Балканах и в Восточной Африке, Франция — в Европе и собственных колониях. Лишь СССР не участвовал в этой экономической борьбе, хотя и использовал свои внешнеторговые связи для усиления своего влияния. Распад мировой экономики на локальные экономические системы не только обострил взаимную конкуренцию великих держав, но и способствовал усилению гонки вооружений, которая рассматривалась в качестве средства стимулирования экономического подъема. В 1938 г. военные расходы Германии, Италии и Японии составляли 1905 млн фунтов стерлингов, Англии, Франции и США — 829 млн фунтов, СССР — 924 млн фунтов стерлингов6. Понятно, что милитаризация экономик Германии и СССР и развитие японской экономики в условиях военной конъюнктуры оказали определяющее влияние на их структуру. Не располагая возможностями для экономического противоборства на мировой арене, эти страны целенаправленно создавали военно-промышленный комплекс, готовясь к войне, что отражало их экономическую слабость, вынуждая ставить на первое место подготовку к деятельности в период военного времени, когда сама война рассматривается как необходимое условие для изменения своего места в мире.

К1939 г. Германии удалось стать ведущей экономической силой в Центральной и Восточной Европе, а рост ее военного могущества позволял трансформировать экономическое влияние в политическое. Не случайно, по мнению Ф. Рузвельта, «одной из главных причин возникновения войны было стремление Германии захватить господствующее положение в торговле Центральной Европы»7. Экономическое соперничество[16] в треугольнике Англия — США — Германия наложилось на политическое противоборство великих держав на международной арене, что привело к взаимному стимулированию как экономических, так и политических противоречий.

Версальско-Вашингтонская система представляла собой определенную форму политической организации международных отношений после войны 1914-1918 гг. и была закреплена в договорах и соглашениях 1919-1922 гг. Как обычно, основой системы международных отношений, важнейшим внутренним фактором ее развития являлся баланс сил, понимаемый как конкретно-историческое соотношение удельного веса и влияния входящих в систему государств, и в первую очередь великих держав, которые по сути являлись основными системообразующими элементами. Конечно, средние и малые государства также влияли на общий баланс сил в системе международных отношений, но преимущественно на региональном уровне. Существование любой, в том числе и Версальско-Вашингтонской системы, продолжается до тех пор, пока закрепленное в ней соотношение (баланс) сил между отдельными странами соответствует реалиям процесса исторического развития государств. Определенная устойчивость, присущая системе международных отношений, зависит от степени ее равновесности, являющейся частным случаем баланса сил, при котором он соответствует как минимум балансу главных интересов великих держав8.

Однако в силу внутреннего развития великих держав «интересы одной или нескольких стран начинают выходить за рамки сложившегося баланса сил,[17] в результате чего стабильность системы нарушается. В случае если не удается модифицировать систему и прийти к новому консенсусу, система разрушается. Переход от одной системы к другой, как правило, сопровождается войнами. Взаимоотношения государств внутри системы международных отношений определяются в первую очередь их отношением к существующему балансу. Некоторые стремятся к его закреплению, другие — к трансформации, третьи — к разрушению. В зависимости от этого государства и строят свои отношения друг с другом как союзники, партнеры или как противники. Страны, стремящиеся к поддержанию равновесности системы, называют государствами-балансирами. Они выступают гарантами сохранения системы международных отношений, ее адаптации к новым историческим реалиям»9.

Оформление нового мирового порядка в Европе после Первой мировой войны было осложнено революцией в России и хаосом в Восточной Европе. Выработкой Версальского договора занимались только победители, которые зачастую преследовали различные цели. Для Франции основное значение имело максимальное ослабление Германии, что позволяло закрепить французскую гегемонию в Европе и обезопасить ее восточные границы. Англия и США были более заинтересованы в сохранении европейского равновесия. Для этого требовалось в большей степени учитывать интересы Германии, которую в условиях распада Австро-Венгрии, революции в России, общего национально-революционного подъема и действенной большевистской пропаганды можно было использовать в качестве стабилизирующего фактора в Центральной и[18] Восточной Европе. В итоге Версальские договоренности были компромиссом между этими крайними позициями за счет побежденных, что предопределило революционный подъем в Венгрии, становление массовых коммунистических партий и реваншистский вектор внешней политики Германии. Англия и Франция пытались использовать новые государства, возникшие в Европе, как против большевистской революции, так и против германского реваншизма. Однако роль союзников Лондона и Парижа никогда не была слишком высока и имела тенденцию к снижению.

Гарантией прочности Версальской системы могла бы стать согласованная позиция Англии, Франции и США. Однако США по ряду причин самоустранились от политических проблем Европы, а Англия и Франция по-разному видели перспективу европейского равновесия. Германия, ставшая объектом Версальского договора, и СССР, вообще находившийся вне рамок новой системы международных отношений, вполне естественно стали ее противниками. Тем самым Версальская система оставалась неравновесной и неуниверсальной, а ее относительно высокая степень конфликтности, несмотря на широкую пропаганду пацифизма, предопределялась сохранением деления политической карты Европы на победителей и побежденных.

Урегулирование международных отношений в Азиатско-Тихоокеанском регионе проходило в более спокойной обстановке. В ходе конференции в Вашингтоне (12 ноября 1921-6 февраля 1922 г.) было установлено новое соотношение сил на Дальнем Востоке, в основе которого лежало партнерство великих держав на базе консенсуса по военно-морским проблемам,[19] взаимных гарантий региональных интересов и общих принципов политики в Китае. Равновесность системы закреплялась новой ролью Японии, которая хотя и была вынуждена отказаться от союза с Англией и ограничить свои притязания в Китае и России, но получила гарантии военно-морской безопасности. Таким образом, Япония оказалась в роли основного гаранта Вашингтонской системы международных отношений. Однако гарантами от японского экспансионизма могли быть только дальневосточные державы в сотрудничестве с США и Англией, но они (СССР и Китай) были либо исключены из системы международных отношений, либо являлись ее объектом. Поэтому, будучи более равновесной системой, нежели Версальская, она оставалась неуниверсальной, поскольку исключила из своих субъектов СССР и Китай.

В рамках Версальско-Вашингтонской системы международных отношений все великие державы преследовали собственные цели, колеблющиеся в диапазоне от полного изменения мирового порядка до его значительной трансформации.

Основной целью Англии было сохранение роли политического центра мира и верховного арбитра в европейских делах, что требовало прежде всего восстановления в Европе «баланса сил». Европейское равновесие при косвенном британском контроле позволило бы Англии более активно противостоять двум основным угрозам ее положению в мире, исходившим от СССР и США. Создание «баланса сил» в Европе требовало от Англии ослабления преобладающего влияния Франции за счет усиления позиций Германии, что вело к уступкам Берлину. К консолидации Европы Англию[20] также подталкивали центробежные тенденции, все явственнее ощущавшиеся в Британской империи. Сохранение положения Англии в мире в условиях изменения соотношения сил великих держав требовало контроля за процессом модернизации Версальско-Вашингтонской системы. Отражением этой политики стало «умиротворение», сводившееся к ревизии существующего мирового порядка под контролем Англии. К концу 1930-х гг. к двум уже традиционным угрозам английским интересам со стороны СССР и США добавилась угроза со стороны Германии, что поставило Англию перед проблемой выбора будущего партнера и цены сближения с ним.

Основной целью Франции было сохранение завоеванных позиций на основе создания общеевропейской системы безопасности, что встречало сопротивление остальных великих держав. Уступки Франции в вопросе о репарациях и равенстве прав Германии в вооружениях (1932 г.) и подписание Пакта четырех (1933 г.) вели к ослаблению ее влияния в Европе. Переговоры о Восточном пакте с целью создания общеевропейской системы безопасности натолкнулись на нежелание других великих держав и ряда французских союзников сотрудничать с СССР. В этих условиях договор о взаимопомощи с Советским Союзом стал для французского руководства средством давления на Англию и Германию. Кризис 1935-1938 гг. еще больше ослабил позиции Франции в Европе и привязал ее внешнюю политику к позиции Англии, рассматривавшейся в качестве естественного союзника против Германии.

В течение 1920-х гг. Италия продолжала внешнеполитическую традицию союза с Англией для усиления[21] своего влияния на Балканах. Но реальное усиление позиций Италии в Восточном Средиземноморье привело с 1928 г. к охлаждению итало-английских отношений. В 1930-е гг. усиление Германии увеличивало заинтересованность Англии и Франции в сотрудничестве с Италией, что позволило последней добиться от них ряда уступок в Африке. В ходе кризиса 1935-1938 гг. Италия начала сближение с Германией, положив в основу своей внешней политики балансирование между Германией, Англией и Францией для расширения влияния в Средиземноморье, что было вполне совместимо с трансформацией существующей системы международных отношений.

Основной внешнеполитической целью Японии было расширение зоны влияния на Дальнем Востоке. В условиях гражданской войны в Китае, активного советского проникновения в Синьцзян, Монголию и Северную Маньчжурию, советско-китайского конфликта и англо-американского соперничества Япония сделала ставку на военно-политическое решение дальневосточных проблем. Использование межимпериалистических противоречий в регионе, антибольшевистская и антиколониальная пропаганда, обретение союзников в Европе позволили Японии проводить экспансионистский курс и сохранять приемлемые отношения с прочими участниками борьбы за влияние в регионе. В целом японское стремление к усилению своего влияния ограничивалось Дальним Востоком и было вполне совместимо с трансформацией существующей системы международных отношений.

Для Германии основной внешнеполитической целью была ревизия Версальского договора, а в [22]перспективе и глобальное изменение существующей системы международных отношений. Используя противоречия между остальными великими державами, Германии удалось к концу 1932 г. устранить наиболее тяжелые последствия поражения в Первой мировой войне. Новое германское руководство успешно продолжило эту политическую линию, взяв на вооружение «политику свершившегося факта». Кризис 1935-1938 гг. усилил позиции Германии, которая нашла союзников и новые возможности для давления на Англию и Францию. Используя политику «умиротворения», свои достижения в экономике, военном строительстве, идеи антибольшевизма, пацифизма и национализма, Германия смогла с начала 1938 г. перейти к ревизии территориальных установлений Версальского договора. В итоге к концу 1930-х гг. Германия значительно увеличила свой военно-экономический потенциал и влияние на международной арене.

В годы революции и Гражданской войны Советский Союз утратил завоеванные Российской империей позиции на международной арене и территории в Восточной Европе. По уровню своего влияния в Европе страна оказалась отброшенной на 200 лет в прошлое. Не случайно советское руководство взяло на вооружение концепцию мировой революции, совмещавшую новую идеологию и традиционные задачи внешней политики по усилению влияния страны в мире. Стратегической целью внешней политики страны стало глобальное переустройство системы международных отношений, что делало основными противниками Англию, Францию и их союзников. Сделав ставку на неизбежность возникновения нового[23] межимпериалистического конфликта, СССР стремился не допустить консолидации великих держав, справедливо воспринимая это как главную угрозу своим интересам. Советское руководство умело использовало официальные дипломатические каналы, нелегальные возможности Коминтерна, социальную пропаганду, пацифистские идеи, антифашизм, помощь некоторым жертвам агрессоров для создания имиджа главного борца за мир и социальный прогресс.

Основой внешней политики Соединенных Штатов было стремление занять вместо Англии положение политического центра мира, что требовало полного переустройства системы международных отношений на основе создания глобального баланса сил великих держав под эгидой Вашингтона. Взяв на вооружение политику «изоляционизма», США положили в основу своей внешнеполитической деятельности экономическую экспансию, а экономическое соперничество с Англией вело США к поддержке Германии и Японии, экономическое усиление которых должно было осложнить положение Лондона и подтолкнуть его к уступкам Вашингтону. В 1930-е гг. при наличии сложных внутренних проблем США успешно использовали традиции английской политики «блестящей изоляции» XIX в., что позволяло им сохранять свободу рук, выжидая развития событий. Соответственно в отношении стран Латинской Америки с конца 1920-х гг. начинает проводиться политика «доброго соседа», на Дальнем Востоке — политика «непризнания», а в Европе — политика «нейтралитета». Наибольшую опасность для США представляла английская политика «умиротворения», реализация которой привела бы к сохранению основ[24] существующей системы международных отношений. Тогда как срыв этой политики и эскалация кризиса благоприятствовали американским внешнеполитическим целям.

Говоря о развитии Версальско-Вашингтонской системы в межвоенное двадцатилетие, следует отметить наличие глобальных противоречий, оказавших первостепенное влияние на политику великих держав. Формирование послевоенной системы международных отношений проходило без учета интересов Германии и СССР, что сделало их ее противниками, и в Европе сложился политический треугольник (Англия и Франция — Германия — СССР), участники которого стремились достичь своих внешнеполитических целей, играя на противоречиях соперников. Опасаясь советско-германского сближения, Англия и Франция в середине 1920-х гг. пошли на уступки Германии, что привело к некоторому сглаживанию противоречий в Европе. Однако проблема Советского Союза, стремившегося вернуть себе роль великой державы, так и осталась нерешенной, и в 1920-х гг. основным мировым противоречием было внешнее по отношению к системе международных отношений противоречие между СССР и мировым порядком, который в основном устраивал все остальные великие державы.

В 1930-е гг. изменение баланса сил великих держав привело к тому, что некоторые из них сделали откровенную ставку на насильственную трансформацию Версальско-Вашингтонской системы, принципы которой перестали отвечать их интересам. Периферийное положение этих стран в системе международных[25] отношений позволяло им использовать основное противоречие для улучшения своих позиций. К этому следует добавить общий рост регионализма, стремление всех великих держав использовать сложности соперников для улучшения собственных позиций. Тем самым обозначился внутренний кризис системы международных отношений, который невозможно было устранить без достижения нового баланса сил и интересов. Однако достаточно убедительные стимулы его достижения отсутствовали. Кризис мировой экономики совпал с кризисом Версальско-Вашингтонской системы, и все великие державы в той или иной степени стали на путь гонки вооружений, готовясь к новой борьбе за передел мира. Просто одни делали ставку на грубую силу, а другие — на использование ситуации в своих интересах. Таким образом, в 1930-х гг. внешнее противоречие (СССР — Версальско-Вашингтонская система) было дополнено внутрисистемным, следствием чего стали кризис и крах системы международных отношений.

В результате политическая организация мира после Первой мировой войны оказалась слишком уязвимой в силу внутренне присущих Версальско-Вашингтонской системе пороков. Крушение межвоенной системы международных отношений прошло в 1930-е годы несколько этапов. Кризис 1931-1933 гг. положил начало насильственной трансформации системы международных отношений, а в ходе кризиса 1935-1938 гг. обозначилось ее крушение.

Первым внутренним кризисом Версальско-Вашингтонской системы стали дальневосточные события 1931-1933 гг.10 В условиях мирового экономического[26] кризиса оживился японский экспансионизм. Великие державы были заняты борьбой с кризисом и с этой точки зрения не являлись угрозой для Японии. Китай и СССР после военного конфликта 1929 г. не достигли улучшения отношений. Нанкин был занят войной с отрядами китайской компартии (КПК) на юге Китая, а СССР экономически и политически осваивал Синьцзян. Все это исключало консолидацию Москвы и Нанкина против Японии. Используя благоприятную международную обстановку, войска Квантунской армии 18 сентября 1931 г. вторглись в Маньчжурию. Не получивший помощи от Нанкина правитель Маньчжурии Чжан Сюэлян, стремясь сохранить войска, отвел их, не ввязываясь в серьезные бои с японцами.

Обращение Китая в Лигу Наций, которая занялась изучением вопроса, продемонстрировало незаинтересованность Англии и Франции в решении этой проблемы. США посоветовали Нанкину не отвлекаться от войны с КПК. Само китайское руководство было заинтересовано в ослаблении армии Чжан Сюэляна, поскольку это усиливало влияние Нанкина. Япония пропагандировала идею наведения порядка в Маньчжурии и очищения ее от коммунистических элементов. В условиях провозглашения КПК 7 ноября 1931 г. Китайской советской республики эта пропаганда встречала полное понимание на Западе. Это не мешало японскому руководству проявлять лояльность в отношении СССР и советских граждан на КВЖД. СССР со своей стороны не проявил стремления к вмешательству, хотя и осудил агрессию в прессе. В ноябре — декабре 1931 г., когда японские войска стали продвигаться в Северную Маньчжурию, считавшуюся советской сферой[27] влияния, отношения Москвы с Токио несколько ухудшились, что породило в западном мире надежды на возникновение войны между ними. Но советское руководство решило договориться и 31 декабря 1931г. предложило Токио заключить договор о нейтралитете на основе сохранения «свободы рук» в Китае.

7 января 1932 г. американское руководство опубликовало свою «доктрину непризнания» изменений на Дальнем Востоке, а Англия вообще официально не отреагировала на эти события. Нападение Японии на Шанхай 23 января 1932 г. обострило ее отношения с Англией, Францией и США, которые, даже предприняв военную демонстрацию, действовали несогласованно. СССР попытался использовать ситуацию и подписал с Японией соглашение о торговле бензином с Маньчжурией и разрешил ей использовать КВЖД для военных перевозок. Однако ситуация вокруг Шанхая была урегулирована, и советско-японские противоречия в Маньчжурии, где 1 марта 1932 г. было провозглашено создание нового государства Маньчжоу-Го, вновь оживились. СССР негласно поддерживал антияпонские восстания и действия партизанских отрядов КПК.

Осенью 1932 г. СССР пытался договориться с Японией на основе взаимного признания статус-кво и договора о ненападении, но Токио отклонил эти предложения, ибо был заинтересован в сохранении неопределенности и контролируемой конфронтации с СССР, что позволяло пропагандировать антикоммунистическую борьбу и получать поддержку западных держав. СССР, не имевший дипломатических отношений с США и Китаем и только 3 октября 1929 г. восстановивший дипотношения с Англией, был изолирован в[28] Азиатско-Тихоокеанском регионе, и Япония могла не опасаться альтернативных советских блоков. В этих условиях Китай и СССР восстановили 12 декабря 1932 г. дипломатические отношения, а на следующий день Япония официально отказалась от предложенного СССР пакта о ненападении.

24 февраля 1933 г. Лига Наций наконец-то рассмотрела Маньчжурский вопрос и, констатировав нарушение Японией договора 9-ти держав, высказалась за непризнание Маньчжоу-Го. В результате Япония 27 марта вышла из Лиги Наций. Консенсус тихоокеанских и дальневосточных держав распался, обозначив кризис системы международных отношений. Отсутствие поддержки со стороны великих держав вынудило Китай на уступки Японии, что привело к перемирию в Тань-гу 31 мая 1933 г., воспринятое в мире как завершение кризиса. Освободившись от угрозы расширения конфликта, Япония усилила давление на СССР по вопросу о КВЖД, и в 1935 г. она была продана Маньчжоу-Го. Это привело к сужению советского влияния в Маньчжурии, но позволило Москве избежать войны на Дальнем Востоке.

Тем временем в Европе во второй половине 1920-х гг. Германии удалось устранить ряд контрольных установлений Версальского договора. В 1929 г. была выработана новая система выплаты репараций в иностранной валюте при одновременном уменьшении ежегодных взносов и окончания выплат в 1988 г. (план Юнга), принятие которой Германией привело к выводу оккупационных войск из Рейнской области в июне 1930 г. В условиях мирового валютного кризиса с июля 1931 г. был введен мораторий на взаимные расчеты,[29] и выплата репараций была прекращена. В ходе Лозаннской конференции (16 июня — 9 июля 1932 г.) германские репарации были сокращены до 3 млрд марок, которые должны были быть выплачены в течение 15 лет. На конференции по разоружению 11 декабря 1932 г. Англия, Франция, Италия и США признали за Германией равные права в деле развития вооруженных сил. Подобные уступки Германии вызвали заметное беспокойство французского руководства, которое начало искать возможности сближения с СССР. Заключение договоров о ненападении СССР с Финляндией, Эстонией, Латвией и Польшей в 1932 г. обезопасило его северо-западные границы от возможного антисоветского союза этих стран и позволило заключить 29 ноября 1932 г. советскофранцузский договор о ненападении. Используя выдвинутую Францией в конце 1920-х гг. идею общеевропейского союза, Англия и Италия предложили проект договора великих держав Европы, который был подписан 15 июля 1933 г., но так и не вступил в силу. Не добившись удовлетворения своих требований о довооружении, Германия покинула конференцию по разоружению и 14 октября 1933 г. вышла из Лиги Наций. Это подтолкнуло Францию продолжить сближение с СССР и привело к началу переговоров о Восточном пакте.

В итоге событий начала 1930-х гг. на Дальнем Востоке и в Европе система международных отношений дала первые трещины. Япония, используя разобщенность СССР и Запада и соперничество великих держав на Дальнем Востоке, начала насильственную ревизию Версальско-Вашингтонской системы. Однако, оказавшись перед выбором направления дальнейшей[30] экспансии, решила не доводить дело до войны с СССР и вести осторожную политику в Китае, пытаясь расширить зону своего влияния мирными средствами и создать в Маньчжурии военно-экономическую базу для будущего. Германия смогла с согласия остальных великих держав ревизовать репарационные установления и военные ограничения Версальского договора и обеспечила себе более широкое пространство для маневра между великими державами. Англия продолжала политику консолидации Европы, что вело к новым уступкам Германии. США старались использовать создавшуюся ситуацию для осложнения положения Англии и пошли на дипломатическое признание СССР, рассчитывая использовать его в качестве противовеса Японии. Опасавшаяся за свою безопасность Франция выступила за создание европейской системы коллективной безопасности с привлечением СССР. Советский Союз, на дальневосточных границах которого возник очаг военной напряженности, для обеспечения прочного тыла в Европе стал налаживать контакты со своими западными соседями, Францией и США, заявив о поддержке политики коллективной безопасности. Италия стремилась усилить свое влияние в Центральной Европе (Австрия, Венгрия) и Восточном Средиземноморье.

Второй внутренний кризис Версальско-Вашингтонской системы, обозначивший ее крушение, разразился в 1935-1938 гг. в Европе и на Дальнем Востоке11. Выход Германии из Лиги Наций привел по инициативе Англии к оживленным переговорам об условиях ее возвращения в эту организацию. Английское руководство пыталось найти компромисс между[31] требованиями Германии и интересами Франции, которая в условиях усиления угрозы ее безопасности продолжала добиваться заключения Восточного пакта. Это соглашение, зародившееся в условиях германо-польского сближения, ухудшения советско-германских отношений и развития франко-советских контактов, по разным причинам не устраивало Англию, Германию, Италию и Польшу, что сделало его заключение невозможным и стимулировало выработку советско-французского договора о взаимопомощи. Итогом переговоров о Восточном пакте стало вступление СССР по инициативе Франции в Лигу Наций в сентябре 1934 г. Одновременно в условиях угрозы независимости Австрии летом 1934 г. началось франко-итальянское сближение, завершившееся 7 января 1935 г. соглашением о содействии итальянского руководства в деле противодействия нарушению Германией версальских военных и территориальных ограничений в обмен на признание интересов Италии в Эфиопии.

1 марта 1935 г. Саар по итогам плебисцита был передан под юрисдикцию Германии, расширив ее экономическую базу. 3 февраля 1935 г. Англия и Франция предложили Германии переговоры о вооружениях и о пакте о взаимопомощи в Восточной Европе. В ответ Германия согласилась на двусторонние переговоры, чем тут же воспользовалась Англия. 4 марта 1935 г. в Англии была опубликована «Белая книга» о вооруженных силах, а во Франции 15 марта были увеличены сроки службы в армии, что дало Германии повод объявить об отказе от военных ограничений Версальского договора. 10 марта 1935 г. в Берлине было официально объявлено о создании ВВС,[32] а 16 марта — о введении всеобщей воинской повинности. 18 марта Германия предложила гарантировать все свои границы, что было успешно использовано ею в пропаганде. 25 — 26 марта состоялись англо-германские, а 28 — 29 марта англо-советские переговоры, в ходе которых стороны обменялись мнениями соответственно о германских вооружениях и об отношении СССР к событиям в Европе.

Отказ Германии от выполнения военных ограничений Версальского договора привел 11-14 апреля 1935 г. к созданию англо-франко-итальянского «фронта Стрезы». 2 мая 1935 г. Франция пошла на подписание с СССР договора о взаимопомощи, который, однако, не был дополнен военной конвенцией, что ограничивало его значение. Незавершенность процесса создания франко-советского союза отражала необходимость для Франции сохранить своих союзников в Восточной Европе, которые были, как правило, настроены против возможного союза с СССР. Кроме того, Франция опасалась быть обвиненной в расколе Европы на военно-политические блоки и продолжала диалог с Германией в надежде на урегулирование. В ответ на заключение советско-французского и советско-чехословацкого договоров о взаимопомощи Германия 21 мая 1935 г. потребовала пересмотра статуса Рейнской области. Создание «фронта Стрезы» не помешало Англии продолжить переговоры с Германией о военно-морских вооружениях. Заключение 18 июня 1935 г. англо-германского соглашения явилось двусторонним нарушением Версальского договора, нанесло удар по «фронту Стрезы», облегчив Германии игру на противоречиях великих европейских держав,[33] ухудшило англо-французские отношения и стимулировало экспансионистские претензии Италии в Эфиопии. 19 июня 1935 г. было подписано франко-итальянское военное соглашения об использовании войск сторон в Австрии и на Рейне. Англия, заинтересованная в сохранении нормальных отношений с Италией, 23 июня 1935 г. в ходе англо-итальянских переговоров об урегулировании эфиопской проблемы на основе обмена территориями молчаливо согласилась на любые действия Италии в Африке.

Нападение Италии 3 октября 1935 г. на Эфиопию и обсуждение этого вопроса в Лиге Наций в условиях предвыборной кампании в Англии привело к установлению с 18 ноября 1935 г. экономических санкций против Италии. В угоду общественному мнению Англия сосредоточила в Средиземном море Флот метрополии, не прекращая секретных поисков путей удовлетворения Италии в Африке. Столкновение с Италией или ее поражение не было целью Англии, потому что могло подорвать стабильность фашистского режима и усилить опасность создания «красной Италии». Франция отказалась поддержать военно-морскую демонстрацию Англии в Средиземном море и тайно нарушала экономические санкции. В санкциях не участвовали Германия, США, Япония, Австрия, Венгрия, Албания и ряд других стран, расширивших свое присутствие на итальянском рынке. Кризис в отношениях Италии с Англией и Францией был использован Германией для нормализации отношений с Римом. Стремление создать в Европе мощный противовес Англии, чтобы затруднить ей проведение политики экономического соперничества, определило[34] внешнеполитическую стратегию США, которые использовали эскалацию напряженности вокруг Эфиопии для принятия закона о нейтралитете 1935 г., затруднявшего сотрудничество с другими странами в деле отпора агрессии, но не затрагивавшего экономические аспекты отношений.

В условиях охлаждения отношений между Англией, Францией и Италией Германия готовила ремилитаризацию Рейнской области, используя в качестве предлога предстоящую ратификацию советско-французского договора о взаимопомощи. Англия, Франция и США располагали сведениями о намерениях Берлина, но по разным причинам решили не противодействовать им. Англия надеялась усилить влияние на внешнюю политику Франции в условиях возрастания германской угрозы. Французское руководство, рассчитывая на поддержку Англии и Италии, не предприняло никаких самостоятельных действий, хотя согласно Локарнскому договору имело на это право. США были заинтересованы в осложнении положения Англии в Европе. Поэтому, когда 7 марта 1936 г. германские войска вступили в Рейнскую область, они не встретили отпора со стороны Франции. Лига Наций констатировала нарушение Германией Версальского и Локарнского договоров, что дало Франции формальный повод требовать помощи от Англии и Италии. Однако Италия отказалась от содействия до снятия наложенных на нее экономических санкций и признания оккупации Эфиопии, а Англия сослалась на отсутствие угрозы французской территории. Германская авантюра удалась, и Берлин тут же предложил заменить Локарнские договоры новыми соглашениями о ненападении,[35] втянув Англию и Францию в бесперспективные переговоры. В результате бездействия Франции ее позициям в Европе и системе союзов был нанесен сильнейший удар, усиливший тенденцию «умиротворения» во французской политике.

Стремление Англии сблизиться с Турцией, которую предполагалось использовать в качестве противовеса Италии, привело к тому, что Лондон поддержал стремление Москвы и Анкары пересмотреть решения Лозаннской конференции о режиме черноморских проливов. Италия отказалась от участия в конференции до снятия с нее экономических санкций, но и после их отмены позиция Рима осталась неизменной. В ходе конференции в Монтре (22 июня — 21 июля 1936 г.) Англия и Франция согласились на изменение режима черноморских проливов с учетом интересов СССР. Начало франкистского мятежа в Испании 18 июля 1936 г. способствовало отвлечению внимания Англии и Франций от центральноевропейских проблем. Германия и Италия почти сразу же поддержали Франко, демонстрируя всему миру свою антикоммунистическую позицию, за которой скрывалось стремление усилить влияние в Испании и Западном Средиземноморье. Позиция невмешательства, занятая Англией, Францией и США, как нельзя лучше соответствовала решению этой задачи. Несмотря на осложнение положения на Средиземном море, английское руководство сочло необходимым, прикрываясь пацифистской риторикой, проводить политику «невмешательства», то есть фактически поддержать Франко, в котором видели гарантию от «красной опасности», особенно в условиях расширения советского вмешательства в войну. Под нажимом[36] Англии Франция также согласилась проводить политику невмешательства. Французское руководство не решалось на дальнейшее сближение с СССР, опасаясь ухудшения отношений с Англией и Германией и распада своих союзов в Восточной Европе, которые имели и антисоветскую направленность. Столь нерешительная политика Франции привела к отходу от нее ее прежних союзников. Применение США закона о нейтралитете в период гражданской войны в Испании было прямой поддержкой мятежников и интервентов и способствовало усилению Германии и формированию германо-итальянского союза, который рассматривался Вашингтоном в качестве противовеса Англии и Франции.

Изменение ситуации в Европе стимулировало сближение Германии, Италии и Японии. Оккупация Эфиопии и прочие африканские проблемы заставляли Италию искать противовес Англии и Франции. На основе помощи Франко Италия все сильнее сближалась с Германией, и 26 октября 1936 г. возникает «Ось Берлин — Рим». Вступление СССР в Лигу Наций, подписание советско-французского и советско-чехословацкого договоров в мае 1935 г. и поддержка Москвой МНР требовали от Японии поисков антисоветских союзников в Европе, поэтому в Токио благосклонно восприняли начавшиеся с мая 1935 г. германские зондажи. Осенью 1935 г. и весной 1936 г. на монголо-маньчжурской границе произошли новые столкновения, что вынудило СССР открыто заявить о своем союзе с МНР. Это, в свою очередь, ускорило заключение Германией и Японией Антикоминтерновского пакта 25 ноября 1936 г., которое было подкреплено новым столкновением на[37] маньчжуро-советской границе у озера Ханка 26 — 27 ноября 1936 г. Тем самым Япония наглядно продемонстрировала всему миру антикоммунистическую подоплеку своих действий. 2 декабря 1936 г. был заключен итало-японский договор, а 6 ноября 1937 г. Италия вошла в Антикоминтерновский пакт. В рамках германо-австрийского соглашения 11 июля 1936 г. была обеспечена возможность германского влияния на эту страну. Пообещав Бельгии гарантию ее независимости и территориальной неприкосновенности, Германия добилась ее отказа от Локарнских договоренностей и провозглашения 14 октября 1936 г. нейтралитета.

Учитывая занятость Англии и Франции испанскими событиями, сотрудничество с Германией и Италией и не опасаясь вмешательства США, Япония решилась перейти к активным действиям на континенте. Советско-маньчжурский инцидент на Амуре 29 — 30 июня 1937 г. дал Японии возможность продемонстрировать Западу неизменность своего антикоммунистического курса, а 7 июля 1937 г. Япония начала войну в Китае. Предложение Англии 12 июля 1937 г. предпринять совместный демарш в Токио и Нанкине не было поддержано США, которые, рассчитывая на обострение англо-японских отношений, 16 июля 1937 г. заявили, что не исключают возможность пересмотра итогов Вашингтонской конференции. Соперничество Англии и США на Дальнем Востоке успешно использовалось японским руководством. Заключение 21 августа 1937 г. советско-китайского договора о ненападении ухудшило японо-советские отношения, но стороны лишь усилили пропагандистскую войну в прессе. В сентябре 1937 г. КПК и Гоминьдан создали единый[38] антияпонский фронт, а Англия и США признали морскую блокаду китайского побережья Японией. Предложение Англии в октябре 1937 г. обсудить вопрос о бойкоте Японии не встретило поддержки США.

В создавшейся ситуации Лига Наций вновь продемонстрировала свою неэффективность. Поскольку великие державы в условиях начавшегося кризиса старались не портить отношений с Японией, поглощавшей значительную часть их экспорта, конференция стран-участниц договора 9-ти держав в Брюсселе в ноябре 1937 г. в силу общего нежелания вмешиваться в японо-китайский конфликт закончилась безрезультатно, обозначив крах Вашингтонской системы. Американское руководство, зная слабость японской экономики, совершенно не опасалось каких-либо антиамериканских военных акций с ее стороны. Англия и США больше были озабочены своими переговорами с Германией, а Япония успешно использовала жупел советской угрозы. Даже нападение японских войск на английские и американские суда вызвало со стороны Англии и США лишь дипломатические протесты. Правда, США с января 1938 г. расширили свою военно-морскую программу, но англо-американские переговоры декабря 1937 — января 1938 г. о взаимодействии против Японии были прерваны, поскольку каждая сторона стремилась взвалить на партнера основное бремя действий. Отказ Японии выполнить требование совместной англо-франко-американской ноты от 5 февраля 1938 г. — прекратить начатое с 1935 г. строительство военно-морских баз на подмандатных островах, выходящее за рамки Вашингтонских соглашений, также не привел к каким-либо санкциям.

С весны 1938 г. Англия и Франция были связаны[39] развитием событий вокруг Австрии и Чехословакии, но Япония, испытывавшая финансовый и экономический кризис, решила продемонстрировать свои хорошие отношения с Англией и США. В мае 1938 г. Англия передала Японии контроль над китайскими таможнями на оккупированной территории, а в июле начались секретные англо-японские переговоры, вызвавшие озабоченность США и обострившие англо-американские отношения. В условиях роста общественного недовольства попустительством японской агрессии и симпатий к СССР, снабжавшего Китай оружием, США были вынуждены 16 июня 1938 г. ввести «моральное эмбарго» на поставки авиационной техники в Японию, что не имело каких-либо серьезных последствий. Наступление японских войск в долине реки Янцзы потребовало от СССР определенных действий для отвлечения внимания Токио. Спровоцированный советской стороной конфликт у озера Хасан вызвал падение курса ценных бумаг на токийской бирже и позволил сторонам продемонстрировать свою непримиримость. 3 ноября 1938 г. Япония заявила о планах создания «Великой Восточной Азии». Это привело к началу англо-американских военно-морских переговоров о взаимодействии на Тихом океане, которые, правда, окончились безрезультатно. В декабре 1938 г. Англия и США предоставили Китаю займы, чтобы удержать его от капитуляции, поскольку затяжка войны сковывала Японию и была выгодна Англии, Франции, США и СССР. Захваты Японии в феврале 1939 г. в Южном Китае вызвали протесты Англии, Франции и США, но предложение Вашингтона подкрепить эти протесты посылкой в[40] регион их военно-морских сил встретило возражение Англии.

Усиление германской экономики и начавшийся в 1937 г. новый спад производства в мире способствовали тому, что Германия все явственнее стала требовать ревизии территориальных решений Версальского договора. Именно с 1937 г. во внешней политике Англии на первый план выходит идея «умиротворения» Германии за счет Восточной Европы и СССР. Удовлетворение экспансионистских претензий Германии должно было, по мнению английского руководства, привести к новому «пакту четырех». Сепаратные переговоры США и Англии с Германией в ноябре 1937 г. показали германскому руководству, что ни Англия, ни США, ни Франция не станут вмешиваться в случае присоединения Австрии, Судет и Данцига, если эти изменения не приведут к войне в Европе. С осени 1937 г. германское давление на Австрию нарастает. Во время англо-французских переговоров 29-30 ноября 1937 г. стороны договорились, что их интересы в Восточной Европе не имеют принципиального характера и не требуют проведения антигерманских акций. Попытки Австрии найти поддержку в Англии и Франции оказались тщетными, и 12-13 марта 1938 г. она была аннексирована Германией, которая значительно улучшила свое стратегическое положение в центре Европы. 17 марта 1938 г. СССР предложил созвать конференцию по борьбе с агрессией, но Англия, опасаясь раскола Европы на военно-политические блоки, высказалась против этой идеи.

Обострение ситуации вокруг Чехословакии в апреле — мае 1938 г. продемонстрировало нежелание Англии и Франции вмешиваться в дела Восточной Европы.[41] Предложения СССР о проведении военных переговоров с Францией и Чехословакией от 27 апреля и 13 мая не были приняты, поскольку было бы «несчастьем, если бы Чехословакия спаслась благодаря советской помощи»12. Англия пыталась возродить «фронт Стрезы» и 16 апреля 1938 г. признала захват Италией Эфиопии в обмен на сохранение статус-кво на Средиземном море, но расколоть германо-итальянскую ось не удалось. Майский кризис 1938 г. показал, что политика невмешательства чревата утратой англо-французского влияния на развитие событий, поэтому в разгар кризиса оба правительства заявили 21 мая 1938 г. о вмешательстве в случае германской агрессии, что вынудило Германию отступить. Однако вместо помощи Чехословакии Англия и Франция усилили нажим на нее в пользу передачи Германии стратегически важных приграничных районов. Английское руководство опасалось, что неуступчивость в су-детском вопросе может привести к германо-американскому сближению, а то и к краху нацистского режима, что не отвечало интересам Англии. США со своей стороны через своего посла в Лондоне 20 июля 1938 г. намекнули Берлину, что в случае сотрудничества между США и Германией Вашингтон поддержал бы германские требования к Англии или сделал бы все для удовлетворения германских требований к Чехословакии. Италия в ходе чехословацкого кризиса старалась отвлечь Германию от средиземноморских проблем и устранить оплот французского влияния в Центральной Европе.

Летом 1938 г. английское руководство стремилось найти новый компромисс великих держав Европы. Но[42] вместо нажима на Германию Англия и Франция, поддержанные США, продолжали требовать от Чехословакии уступок во имя сохранения мира в Европе, поскольку война могла способствовать ее большевизации. Таким образом, Чехословакия стала разменной картой в политике умиротворения Германии и базой нового компромисса. Английское руководство исходило из того, что слабая Германия не хочет, а сильная Франция не может пойти на закрепление британской гегемонии. Поэтому было необходимо усилить Германию, ослабить Францию, а заодно изолировать СССР, который 21 сентября вновь предложил провести конференцию для выработки мер против агрессии. В итоге 29-30 сентября 1938 г. в ходе Мюнхенской конференции Англия и Франция передали Германии Судеты в обмен на декларации о ненападении. Англия рассматривала Мюнхенское соглашение как фундаментальную основу для дальнейшего англо-германского компромисса по всем кардинальным проблемам.

Эскалация кризиса и политика «умиротворения», проводимая Англией и Францией, позволили Италии сыграть роль миротворца на Мюнхенской конференции и, играя на противоречиях великих держав, к началу 1939 г. существенно повысить свою роль в европейских делах. Вместе с тем итальянское руководство было вынуждено отказаться от своих устремлений в Центральной Европе в пользу Германии. В результате Мюнхенского соглашения система военных союзов Франции распалась, а франко-германская декларация о гарантиях границ и консультациях не могла заменить ее. В декабре 1938 г. Франция признала итальянскую оккупацию Эфиопии. Это был апогей политики умиротворения,[43] нанесшей колоссальный удар не только по влиянию Англии и Франции в Европе, но и по всей Версальской системе, которая практически прекратила свое существование. Фактически западные страны сами разрушили созданную ими после Первой мировой войны систему международных отношений в Европе.

Все эти вполне известные события просто игнорируются В. Суворовым. Но если не закрывать на них глаза, то возникает вопрос, почему именно Советский Союз виноват в том, что Версальско-Вашингтонская система международных отношений разваливалась на глазах, а западные великие державы фактически потворствовали Японии, Италии и Германии? Учитывая, что все эти три государства прикрывали свою экспансию антикоммунистической риторикой, в Москве не могли не учитывать возможности создания так называемого «единого империалистического антисоветского фронта». Вполне естественно, что СССР стремился не допустить консолидации остальных великих держав, справедливо воспринимая это как главную угрозу своим интересам. В этих условиях борьба за «коллективную безопасность» стала внешнеполитической тактикой Москвы, направленной на усиление веса СССР в международных делах и на недопущение консолидации остальных великих держав без своего участия. Однако события 1938 г. наглядно показали, что Советский Союз не только все еще далек от того, чтобы стать равноправным субъектом европейской политики, но и продолжает рассматриваться европейскими великими державами как объект их политики. В этих условиях только новое обострение кризиса в Европе[44] позволяло СССР вернуться в большую политику в качестве великой державы.

Этим устремлениям Москвы способствовало то, что в ходе политических кризисов 1930-х гг. Версальско-Вашингтонская система в Европе и на Дальнем Востоке оказалась практически разрушенной, что не могло не привести к очередному столкновению между великими державами. В этом смысле можно говорить о том, что Вторая мировая война была закономерным явлением в период смены систем международных отношений и вряд ли могла бы быть предотвращена, поскольку неравномерность экономического развития вела к изменению баланса сил великих держав, каждая из которых в той или иной степени оказалась заинтересованной в реорганизации Версальско-Вашингтонской системы международных отношений. Германия, США и СССР стремились к полному переустройству системы международных отношений, Англия и Франция были готовы на некоторые изменения, не затрагивающие их ведущего положения в мире, а Италия и Япония старались расширить свое влияние на региональном уровне. Вторая мировая война явилась отражением столкновения интересов великих держав в условиях краха Версальско-Вашингтонской системы, и так же как и предыдущие конфликты великих держав, носила империалистический характер, дополняемый освободительной борьбой оккупированных стран и территорий. Таким образом, мы рассматриваем Вторую мировую войну как совокупность войн великих держав между собой и другими странами за расширение своего влияния и пересмотр границ, сложившихся в 1919-1922 гг.[45]

Новое обострение ситуации весной 1939 г. не заставило себя ждать. 14 марта Словакия по совету Германии провозгласила независимость, 15 марта германские войска вступили в Чехию, которая была включена в состав Третьего рейха в качестве Протектората Богемия и Моравия. 14-17 марта Венгрия с одобрения Берлина заняла Закарпатскую Украину. 22 марта Германия добилась от Литвы возвращения ей Мемеля (Клайпеды), а Италия 7-10 апреля оккупировала Албанию. Все эти события положили начало предвоенному политическому кризису. Естественно, что в этих условиях каждая великая держава рассчитывала использовать ситуацию в собственных интересах. Англия и Франция стремились направить германскую экспансию на Восток, что должно было привести к столкновению Германии с СССР, их взаимному ослаблению, и упрочило бы положение Лондона и Парижа на мировой арене. Естественно, Москве вовсе не улыбалась роль «жертвенного агнца», и советское руководство сделало все, чтобы отвести угрозу втягивания в возможную европейскую войну, которая должна была ослабить Германию, Англию и Францию. Это, в свою очередь, позволило бы СССР занять позицию своеобразного арбитра, от которого зависит исход войны, и максимально расширить свое влияние на континенте. Со своей стороны Германия, прекрасно понимая невозможность одновременного столкновения с коалицией великих держав, рассчитывала на локальную операцию против Польши, что улучшило бы ее стратегическое положение для дальнейшей борьбы за гегемонию в Европе с Англией, Францией и СССР. Италия стремилась получить новые уступки от Англии и Франции в[46] результате их конфликта с Германией, но сама не торопилась воевать. США была нужна война в Европе, чтобы исключить возможность англо-германского союза, окончательно занять место Англии в мире и ослабить СССР, что позволило бы стать основной мировой силой. Япония, пользуясь занятостью остальных великих держав в Европе, намеревалась закончить на своих условиях войну в Китае, добиться от США согласия на усиление японского влияния на Дальнем Востоке и при благоприятных условиях поучаствовать в войне против СССР.

В ходе политического кризиса 1939 г. в Европе сложилось два военно-политических блока: англо-французский и германо-итальянский, каждый из которых был заинтересован в соглашении с СССР. Со своей стороны, Москва получила возможность выбирать, с кем и на каких условиях ей договариваться, и максимально ее использовала, балансируя между этими военно-политическими блоками. Международные отношения весны — лета 1939 г. в Европе представляли собой запутанный клубок дипломатической деятельности великих держав, каждая из которых стремилась к достижению собственных целей. События параллельно развивались по нескольким направлениям: шли тайные и явные англо-франко-советские, англо-германские и советско-германские переговоры, происходило оформление англо-франко-польской и германо-итальянской коалиций. Москва в своих расчетах исходила из того, что возникновение войны в Европе — как при участии СССР в англо-французском блоке, так и при сохранении им нейтралитета — открывало новые перспективы для усиления советского влияния на[47] континенте. Союз с Англией и Францией делал бы Москву равноправным партнером со всеми вытекающими из этого последствиями, а сохранение Советским Союзом нейтралитета в условиях ослабления обеих воюющих сторон позволяло ему занять позицию своеобразного арбитра, от которого зависит исход войны. Исходя из подобных расчетов, был определен советский внешнеполитический курс.

Продолжая действовать в рамках концепции «коллективной безопасности», советское руководство попыталось добиться заключения союза с Англией и Францией. Однако неудачные англо-франко-советские переговоры, показавшие, что Лондон и Париж не готовы к равноправному партнерству с Москвой, и угроза англо-германского соглашения заставили Советский Союз более внимательно отнестись к германским предложениям о нормализации двусторонних отношений. Подписанный 23 августа 1939 г. советско-германский договор о ненападении стал значительным успехом советской дипломатии. СССР удалось остаться вне европейской войны, получив при этом значительную свободу рук в Восточной Европе и более широкое пространство для маневра между воюющими группировками в собственных интересах. Благодаря соглашению с Германией СССР впервые за всю свою историю получил признание своих интересов в Восточной Европе со стороны одной из великих европейских держав. В 1939 г. Европа оказалась расколотой на три военно-политических лагеря: англо-французский, германо-итальянский и советский, каждый из которых стремился к достижению собственных целей, что не могло не привести к войне.[48]

Вместе с тем следует помнить, что никаких реальных территориальных изменений или оккупации «сфер интересов» советско-германский договор не предусматривал13. К сожалению, теперь, зная дальнейшие события, некоторые исследователи склонны полагать, что Гитлер и Сталин уже тогда, в ночь на 24 августа, заранее знали, что именно произойдет в ближайшие 38 дней. Естественно, что в действительности этого не было. Вообще ситуация конца августа 1939 г. была столь запутанной, что политики и дипломаты всех стран, в том числе и Советского Союза, старались подписывать максимально расплывчатые соглашения, которые в зависимости от обстановки можно было бы трактовать как угодно. Более того, 24 августа никто не знал, возникнет ли вообще германо-польская война или будет достигнут какой-то компромисс, как это было в 1938 г. В этой ситуации употребленный в секретном дополнительном протоколе к договору о ненападении термин «территориально-политическое переустройство» Восточной Европы мог трактоваться и как вариант нового Мюнхена, то есть позволил бы Москве заявить о своих интересах на возможной международной конференции. А понятие «сфера интересов» вообще можно было трактовать как угодно14. Таким образом, советско-германский пакт был соглашением, рассчитанным на любую ситуацию. Конечно, Москва была заинтересована в отстаивании своих интересов, в том числе и за счет интересов других, но это, вообще-то, является аксиомой внешнеполитической стратегии любого государства. Почему же лишь Советскому Союзу подобные действия ставят в вину?[49]

Важной проблемой историографии событий 1939 г. является вопрос о связи советско-германского пакта с началом Второй мировой войны. В этом вопросе мнения исследователей разделились. Многие авторы вслед за западной историографией, которая основывается на позиции английского руководства, сформулированной 30 августа 1939 г., что «судьба войны и мира находится сейчас в руках СССР» и его вмешательство может предотвратить войну15, полагают, что пакт способствовал началу Второй мировой войны16. По мнению других, пакт не оказал никакого влияния на начало германо-польской войны (и Второй мировой тоже), поскольку оно было запланировано еще в апреле 1939 г.17Р.А. Медведев полагает даже, что пакт заставил Англию и Францию объявить Германии войну18, никак, впрочем, не аргументируя этот тезис. Чтобы дать аргументированный ответ на этот, вероятно, наиболее важный вопрос, следует обратиться к рассмотрению событий, произошедших с 23 августа по 1 сентября в Европе.

В августе 1939 г. вопрос о выяснении позиции Англии и СССР в случае войны в Польше вступил для Германии в решающую фазу. 2 — 3 августа Германия активно зондировала Москву, 7 августа — Лондон, 10 августа — Москву, 11 августа — Лондон, 14-15 августа — Москву. 21 августа Лондону было предложено принять 23 августа для переговоров Геринга, а Москве — Риббентропа для подписания пакта о ненападении. И СССР, и Англия ответили согласием! Исходя из необходимости прежде всего подписать договор с СССР, 22 августа Гитлер отменил полет Геринга, хотя об этом в Лондон было сообщено только 24 августа. Пока же английское руководство, опасаясь сорвать визит[50] Геринга, запретило мобилизацию. Выбор Гитлера можно объяснить рядом факторов. Во-первых, германское командование было уверено, что вермахт в состоянии разгромить Польшу, даже если ее поддержат Англия и Франция. Тогда как выступление СССР на стороне антигерманской коалиции означало катастрофу. Во-вторых, соглашение с Москвой должно было локализовать германо-польскую войну, удержать Англию и Францию от вмешательства и дать Германии возможность противостоять вероятной экономической блокаде западных держав. В-третьих, не последнюю роль играл и субъективный момент: Англия слишком часто шла на уступки Германии, и в Берлине, видимо, в определенной степени привыкли к этому. СССР же, напротив, был слишком неуступчивым, и выраженную Москвой готовность к соглашению следовало использовать без промедления. Кроме того, это окончательно похоронило бы и так не слишком успешные англо-франко-советские военные переговоры.

22 августа Гитлер выступил перед военными. Обрисовав общее политическое положение, он сделал вывод, что обстановка благоприятствует Германии, вмешательство Англии и Франции в германо-польский конфликт маловероятно, они не смогут помочь Польше, а с СССР будет заключен договор, что также снизит угрозу экономической блокады Германии. В этих условиях стоит рискнуть и разгромить Польшу, одновременно сдерживая Запад. При этом следовало быстро разгромить польские войска, поскольку «уничтожение Польши остается на первом плане, даже если начнется война на Западе»19. Занятый локализацией похода в Польшу, Гитлер рассматривал «договор (с СССР) как разумную сделку.[51] По отношению к Сталину, конечно, надо всегда быть начеку, но в данный момент он (Гитлер) видит в пакте со Сталиным шанс на выключение Англии из конфликта с Польшей»20. Уверенный в том, что ему это удастся, Гитлер в первой половине дня 23 августа, когда Риббентроп еще летел в Москву, отдал приказ о нападении на Польшу в 4.30 утра 26 августа.

23 августа Франция заявила, что поддержит Польшу, но Верховный совет национальной обороны решил, что никаких военных мер против Германии предпринято не будет, если она сама не нападет на Францию. В тот же день Гитлеру было передано письмо Чемберлена, в котором Лондон извещал о том, что в случае войны Англия поддержит Польшу, но при этом демонстрировал готовность к соглашению с Германией. В Англии все еще ожидали визита Геринга, и лишь 24 августа стало ясно, что он не приедет. В тот же день Германия уведомила Польшу, что препятствием к урегулированию конфликта являются английские гарантии. Опасаясь, что Варшава пойдет на уступки и сближение с Берлином, Англия 25 августа подписала с Польшей договор о взаимопомощи, но военного соглашения заключено не было. В тот же день Германия уведомила Англию, что «после решения польской проблемы» она предложит всеобъемлющее соглашение сотрудничества и мира, вплоть до гарантий существования и помощи Британской империи21. Но вечером 25 августа в Берлине стало известно об англо-польском договоре, а Италия, которая и ранее высказывала опасения в связи с угрозой возникновения мировой войны, известила об отказе участвовать в войне. Все это[52] привело к тому, что около 20 часов был отдан приказ об отмене нападения на Польшу, и армию удалось удержать буквально в последний момент22.

26 августа западные союзники порекомендовали Польше дать приказ войскам воздерживаться от вооруженного ответа на германские провокации. На следующий день Лондон и Париж предложили Варшаве организовать взаимный обмен населением с Германией. Тем не менее, в Польше были уверены, что «до настоящего времени Гитлер не принял еще решения начать войну… ни в коем случае в ближайшее время не произойдет ничего решающего»23. Англия и Франция так же все еще не были уверены, что Германия решится воевать. 26 августа в Англии вместо 300 тыс. резервистов было призвано всего 35 тыс., поскольку считалось, что англо-польский договор удержит Германию от войны. В тот же день из Лондона в Берлин поступили сведения, что Англия не вмешается в случае германского нападения на Польшу или объявит войну, но воевать не будет24. 28 августа Англия отказалась от германских предложений о гарантии империи, порекомендовав Берлину начать прямые переговоры с Варшавой. Если Германия пойдет на мирное урегулирование, то Англия соглашалась рассмотреть на будущей конференции общие проблемы англо-германских отношений. Лондон вновь предупредил Берлин, что в случае войны Англия поддержит Польшу, но при этом обещал воздействовать на поляков в пользу переговоров с Германией.

Одновременно Польше было рекомендовано ускорить переговоры с Германией. Так же Лондон просил Муссолини намекнуть Гитлеру, что[53] «если урегулировакие нынешнего кризиса ограничится возвращением Данцига и участков «коридора» Германии, то, как нам кажется, можно найти, в пределах разумного периода времени, решение без войны»25. Естественно, Варшава не должна была знать об этом. Если бы германо-польские «переговоры привели к соглашению, на что рассчитывает правительство Великобритании, то был бы открыт путь к широкому соглашению между Германией и Англией»26.

Во второй половине дня 28 августа Гитлер установил ориентировочный срок наступления на 1 сентября. Используя английские предложения о переговорах, германское руководство решило потребовать «присоединения Данцига, прохода через польский коридор и референдума (подобно проведенному в Саарской области). Англия, возможно, примет наши условия. Польша, по-видимому, нет. Раскол!»27 29 августа Германия дала согласие на прямые переговоры с Польшей на условиях передачи Данцига, плебисцита в «польском коридоре» и гарантии новых границ Польши Германией, Италией, Англией, Францией и СССР. Прибытие польских представителей на переговоры ожидалось 30 августа. Передавая эти предложения Англии, Гитлер надеялся, что «он вобьет клин между Англией, Францией и Польшей»28. В тот же день Берлин уведомил Москву о предложениях Англии об урегулировании германо-польского конфликта и о том, что Германия в качестве условия поставила сохранение договора с СССР, союза с Италией и не будет участвовать в международной конференции без участия СССР, вместе с которым следует решать все вопросы Восточной Европы.29[54]

30 августа Англия вновь подтвердила свое согласие воздействовать на Польшу, при условии, что войны не будет и Германия прекратит антипольскую кампанию в печати. В этом случае Лондон подтверждал свое согласие на созыв в будущем международной конференции. В этот день вермахт все еще не получил приказа о нападении на Польшу, поскольку существовала возможность того, что Англия пойдет на уступки и тогда наступление будет отсрочено до 2 сентября, причем в этом случае «войны уже не будет совсем», поскольку «приезд поляков в Берлин = подчинению»30. 30 августа Англия получила точные сведения о предложениях Германии по урегулированию польской проблемы. Однако Лондон не известил Варшаву об этих предложениях, а, надеясь еще отсрочить войну, в ночь на 31 августа уведомил Берлин об одобрении прямых германо-польских переговоров, которые должны были начаться через некоторое время. Рано утром 31 августа Гитлер подписал Директиву № 1, согласно которой нападение на Польшу должно было начаться в 4.45 утра 1 сентября 1939 г. Лишь днем 31 августа германские предложения об урегулировании кризиса были переданы Англией Польше, с рекомендацией положительно ответить на них и ускорить переговоры с Германией.

В 12.00 31 августа Варшава заявила Лондону, что готова к переговорам с Берлином при условии, что Германия и Польша взаимно гарантируют неприменение силы, законсервируют ситуацию в Данциге, а Англия в ходе переговоров будет оказывать поддержку польской стороне. Однако польскому послу в Берлине было приказано тянуть время, поскольку в Варшаве все еще считали, что «Гитлер не решится начать войну.[55] Гитлер только играет на нервах и натягивает струны до крайних пределов»31. В итоге в 18.00 Риббентроп в беседе с польским послом в Берлине констатировал отсутствие польского чрезвычайного уполномоченного и отказался от переговоров. В 21.15 — 21.45 Германия официально вручила свои предложения Польше послам Англии, Франции и США и заявила, что Варшава отказалась от переговоров. В это же время германское радио сообщило об этих предложениях по урегулированию кризиса и о польских провокациях на границе. В тот же день Италия предложила Германии посреднические услуги в урегулировании кризиса, но, получив отказ, уведомила Англию и Францию, что не будет воевать32.1 сентября Германия напала на Польшу, а европейский кризис перерос в войну, в которую 3 сентября вступили Англия и Франция.

Таким образом, советско-германский договор о ненападении не был детонатором войны в Европе. Вместо честного выполнения своих союзнических обязательств перед Польшей Англия и Франция продолжали добиваться соглашения с Германией, что, естественно, порождало в Берлине уверенность в невмешательстве западных союзников в возможную германо-польскую войну. Фактически именно дипломатические игры Лондона и Парижа подтолкнули Германию к войне с Польшей. Тем не менее, ныне самым неожиданным образом виноватым в этом оказался Советский Союз. В сентябре 1939 г. Англия и Франция имели прекрасную возможность довольно быстро разгромить Германию, но, как известно, в силу различных причин этого не произошло. В результате, «отказавшись воспользоваться сложившейся в самом начале войны обстановкой,[56] западные державы не только покинули в беде Польшу, но и ввергли весь мир в пять лет разрушительной войны»33. После разгрома Польши у Германии появился шанс вести войну на одном фронте, который и был ею удачно использован в 1940-1941 гг. Конечно, В. Суворов интерпретирует советско-германский договор о ненападении от 23 августа 1939 г. как «союз с Гитлером»34. К сожалению, сторонниками этого мифа оказались и некоторые отечественные историки. Правда, как правило, в российской историографии подобная характеристика применяется к подписанному 28 сентября 1939 г. советско-германскому договору о дружбе и границе. Так, А.Д. Богатуров считает, что теперь «союз между Москвой и Берлином был оформлен полномасштабным межгосударственным договором»35. М.И. Семиряга так же полагает, что СССР фактически вступил в военно-политический союз с Германией, а по мнению А.М. Некрича, советско-германские отношения с сентября 1939 г. до ноября 1940 г. представляли собой «как бы незавершенный военно-политический союз»36. Е.Л. Валева же просто объявила Советский Союз союзником Третьего рейха37. Любопытно, что никаких аргументов в пользу этих «смелых» гипотез никогда не приводилось, да их, собственно, и нет. Ведь в действительности в 1939-1941 гг. ни о каком военно-политическом советско-германском союзе ни «фактическом», ни «незавершенном» не было и речи. Не говоря уже о том, что ни в пакте о ненападении, ни в договоре от 28 сентября об этом не было сказано ни слова38. Ни Москва, ни Берлин никогда не рассматривали свои отношения в подобном ключе, хотя и допускали такие пропагандистские заявления,[57] которые могли быть истолкованы как определенная тенденция дальнейшего сближения между ними. Однако дальше этого дело не пошло.

В. Суворов выдвинул еще одно фантастическое обвинение в адрес Советского Союза, полагая, что «точный день, когда Сталин начал Вторую мировую войну, — это 19 августа 1939 года». Этот вывод объясняется очень просто: «начало тайной мобилизации было фактическим вступлением во Вторую мировую войну Сталин это понимал и сознательно отдал приказ о тайной мобилизации 19 августа 1939 года. С этого дня при любом развитии событий войну уже остановить было нельзя»39.

Формулируя столь категоричный вывод, В. Суворов оставляет читателя в неведении, почему «начало тайной мобилизации было фактическим вступлением» в войну? Вся военная история человечества свидетельствует, что фактическое вступление в войну означает либо ее формальное объявление, либо непосредственное начало боевых действий. Никакие другие действия сторон вступлением в войну не являются. Тайная мобилизация, безусловно, является подготовкой к вступлению в войну, но война может и не начаться (это решает политическое руководство) и тогда, как правило, следует демобилизация. Примером такого развития событий служит «чехословацкий кризис» сентября 1938 г., когда в ряде стран, в том числе и в СССР, проводилась частичная или общая мобилизация, но кризис был «улажен» Мюнхенским соглашением, и никакой войны не возникло. Почему бы, исходя из того, что советское правительство 26 июня 1938 г. решило проводить мобилизационные[58] мероприятия на случай войны в Европе, не объявить именно эту дату «точным» днем, «когда Сталин начал Вторую мировую войну»?

Даже если встать на точку зрения В. Суворова, то и тогда не ясно, почему именно действия СССР являются началом Второй мировой войны? Ведь Германия начала тайную мобилизацию еще 16 августа 1939 г. сначала в Восточной Пруссии, а с 18 августа предмобилизационные мероприятия охватили всю страну, вылившись 25 августа в общую тайную мобилизацию вермахта. С 24 августа 1939 г. проводила скрытые частичные мобилизации и Франция. Однако, никуда не уйти от того факта, что именно нападение Германии на Польшу положило начало Второй мировой войне. Таким образом, тезис В. Суворова о том, что Вторую мировую войну начал Сталин, является откровенной ложью.

Столь же бездоказательно и утверждение В. Суворова о том, что Сталин отдал приказ о тайной мобилизации 19 августа 1939 г. Некоторые исследователи в качестве подтверждения этой версии приводят так называемую речь Сталина, якобы произнесенную в этот день перед членами Политбюро ЦК ВКП(б)40. Однако, как убедительно показал С.З. Случ, этот «документ» является фальсификацией французских спецслужб41. Правда, была предпринята неудачная попытка доказать факт выступления Сталина для того, чтобы обосновать лживую версию о том, что СССР и Германия «несут равную ответственность за развязывание Второй мировой войны»42.

Как известно, 19 августа советское правительство дало согласие на приезд германского министра иностранных дел И. Риббентропа в Москву 26 — 27 августа для заключения пакта о ненападении43. Мероприятия[59] в Красной Армии по переводу стрелковых дивизий тройного развертывания в ординарные дивизии начались в соответствии с постановлением Комитета Обороны при СНК СССР № 199сс от 13 июля, уточненным 14 июля решением Политбюро ЦК ВКП(б), решениями Главного Военного Совета РККА от 15 и 21 июля и приказами наркома обороны от 15 августа. 1 сентября 1939 г. Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило «План реорганизации сухопутных сил Красной Армии на 1939-1940 гг.»44 Действительно, 30 августа в советской прессе появилось опровержение ТАСС, согласно которому «ввиду обострения положения в восточных районах Европы и ввиду возможности всяких неожиданностей советское командование решило усилить численный состав гарнизонов западных границ СССР». Однако лишь поздно вечером 6 сентября 1939 г. был отдан приказ о начале скрытой мобилизации в Ленинградском, Калининском, Московском, Белорусском и Киевском особых, Орловском и Харьковском военных округах, в ходе которой было призвано 2 610 136 военнослужащих запаса45. Таким образом, никаких приказов о «тайной мобилизации» Сталин 19 августа 1939 г. не отдавал.

Пассивная позиция Англии и Франции в начавшейся Второй мировой войне позволила Советскому Союзу активизировать свою внешнюю политику в Восточной Европе и приступить к ревизии западных границ, навязанных ему в 1920-1921 гг. Осенью 1939 — летом 1940 г. в состав СССР вошли Западная Украина, Западная Белоруссия, Карельский перешеек, Приладожская Карелия, Прибалтика, Бессарабия и Северная Буковина, общей площадью около 452 тыс. кв. км и[60] населением в 23 млн человек46. В результате западные границы были отодвинуты от жизненно важных центров страны и были созданы новые возможности для развертывания советских вооруженных сил. Это значительно улучшило стратегические позиции и укрепило обороноспособность СССР. Таким образом, успешно лавируя между двумя воюющими блоками, советское руководство смогло значительно расширить территорию Советского Союза, вернув контроль над стратегически важными регионами, большая часть которых ранее входила в состав Российской империи и была утрачена в годы Гражданской войны в результате внешней агрессии. Поэтому события 1939-1940 гг. были в определенном смысле советским реваншем за поражения времен Гражданской войны. Кроме того, эти присоединения стали прецедентом, на который советское руководство могло ссылаться при решении проблемы послевоенного устройства Европы. В международно-правовом плане все эти территории были закреплены в составе СССР договорами 1945-1947 гг.

Были ли действия СССР в отношении Польши, Финляндии, стран Прибалтики и Румынии агрессией? Согласно конвенции об определении агрессии 1933 года, предложенной именно советской стороной, агрессором признавался тот, кто совершит «объявление войны другому государству; вторжение своих вооруженных сил, хотя бы без объявления войны, на территорию другого государства; нападение своими сухопутными, морскими или воздушными силами, хотя бы без объявления войны, на территорию, суда или воздушные суда другого государства; морскую блокаду берегов или портов другого государства; поддержку,[61] оказанную вооруженным бандам, которые, будучи образованными на его территории, вторгнутся на территорию другого государства, или отказ, несмотря на требование государства, подвергшегося вторжению, принять, на своей собственной территории, все зависящие от него меры для лишения названных банд всякой помощи или покровительства». Причем в конвенции специально оговаривалось, что «никакое соображение политического, военного, экономического или иного порядка не может служить оправданием агрессии» (в том числе внутренний строй и его недостатки; беспорядки, вызванные забастовками, революциями, контрреволюциями или гражданской войной; нарушение интересов другого государства; разрыв дипломатических и экономических отношений; экономическая или финансовая блокада; споры, в том числе и территориальные, и пограничные инциденты)47.

Исходя из содержания конвенции, получается, что Советский Союз совершил агрессию против Польши и Финляндии. Однако в отношении стран Прибалтики единственным действием Москвы, которое подпадало под действие этой конвенции, было введение военно-морской блокады региона. Вступлению же советских войск на территорию Эстонии, Латвии и Литвы предшествовали дипломатические переговоры, завершившиеся согласием прибалтийских правительств с советским вариантом решения проблем в двусторонних отношениях. В отношении Румынии СССР вообще не совершал действий, подпадающих под действие этой конвенции. Не говоря уже о том, что применение термина «советская агрессия» к оккупированной Румынией территории Бессарабии вообще невозможно.[62]

Северная Буковина была передана Советскому Союзу в результате переговоров. Как справедливо отметил А. Тэйлор, «права России на балтийские государства и восточную часть Польши (а тем более Бессарабию. — М.М.) были гораздо более обоснованными по сравнению с правами Соединенных Штатов на Нью-Мексико»48. В этом смысле невозможно не присоединиться к мнению Н.М. Карамзина: «Пусть иноземцы осуждают раздел Польши: мы взяли свое»49. В итоге Советскому Союзу вновь удалось совместить политическую и геополитическую границы между «Западной» и «Российской» цивилизациями, как это уже имело место в конце XVIII века50. Совершенно очевидно, что это был большой успех советской внешней политики.

Пытаясь обосновать тезис о «превентивной войне» Германии против СССР, В. Суворов много и излишне эмоционально пишет о развитии советских вооруженных сил и начале их развертывания на Западном театре военных действий (ТВД) в мае 1941 г. Правда, он старательно обходит молчанием вопрос о том, почему советское руководство не должно было совершенствовать Красную Армию? Ведь совершенно очевидно, что начавшаяся Вторая мировая война не только давала новые возможности для расширения советского влиянии на мировой арене в результате ослабления воюющих государств, но и резко обострила угрозы безопасности Советского Союза. Собственно, точно такой же процесс развития вооруженных сил в это же время шел не только в воевавших между собой Англии, Германии и Италии, в воевавшей в Китае Японии, но и в нейтральных США. Никакой принципиальной разницы в действиях Вашингтона, Лондона, Берлина, Рима,[63] Москвы и Токио в этом отношении нет, но, видимо, Советскому Союзу нельзя делать то, что делают другие великие державы. Как, впрочем, нельзя и беспокоиться об обеспечении своей безопасности. Хотя совершенно очевидно, что древнеримская максима «хочешь мира — готовься к войне» не устарела даже сегодня, не говоря уже о периоде Второй мировой войны.

Столь же очевидно, что по мере ухудшения советско-германских отношений, начавшегося после переговоров в Берлине в ноябре 1940 г., советское руководство не могло не задумываться над необходимостью военного обеспечения безопасности страны. Введенные в последние годы в научный оборот советские дипломатические и военные документы 1939-1941 гг. показывают, что никакие внешнеполитические зигзаги не мешали советскому руководству рассматривать Германию в качестве вероятного противника и тщательно готовиться к войне. Советская стратегия основывалась на классическом принципе: «Нападение — лучшая оборона!» Основная идея советского военного планирования заключалась в том, что Красная Армия под прикрытием развернутых на границе войск западных приграничных округов завершит сосредоточение на ТВД сил, предназначенных для войны, и перейдет во внезапное решительное наступление, нанеся удар по сосредотачивающимся у советских границ германским войскам. Сегодня совершенно очевидно, что «наступательный план — это оптимальное решение задачи обороны страны для СССР»51. В течение полугода советский Генштаб занимался решением вопроса о наиболее выгодном направлении сосредоточения основных усилий войск в войне с Германией. В результате[64] был сделан вывод, что нанесение главного удара на Юго-Западном направлении при одновременном сковывании противника путем частных операций на Северо-Западном направлении и в Румынии позволит решить несколько ключевых стратегических задач, и обеспечит наиболее эффективные действия Красной Армии. Причем, как верно отметил А.В. Шубин, «план такого удара был не ответом на действия германского командования, а ответом на угрозу в целом»52.

Ставшее очевидным в начале 1941 г. столкновение советско-германских интересов на Балканах подтолкнуло Москву к необходимости начать конкретную подготовку к удару по Германии. Первое полугодие 1941 г. было посвящено тщательной отработке этого удара, а в мае — июне 1941 г. подготовка Советского Союза к войне с Германией вступила в заключительную стадию, когда начался полномасштабный процесс сосредоточения на будущем ТВД 79,2% наличных сил Красной Армии, обусловленный «стремлением упредить своих противников в развертывании вооруженных сил для нанесения первых ударов более крупными силами и захвата стратегической инициативы с самого начала военных действий»53. Всего для войны с Германией из имевшихся в Красной Армии 303 дивизий было выделено 240, которые после мобилизации насчитывали бы свыше 6 млн человек, около 70 тыс. орудий и минометов, свыше 15 тыс. танков и до 12 тыс. самолетов.

Поскольку стратегическое сосредоточение и развертывание войск является заключительной стадией подготовки к войне, особый интерес представляет вопрос об определении возможного срока советского нападения на Германию. «Всезнающий» В. Суворов называет[65] «точную» дату запланированного советского нападения на Германию — 6 июля 1941 г., фактически ничем не обоснованную. Мотивировка автора сводится главным образом к тому, что 6 июля 1941 г. было воскресеньем, а Сталин и Жуков якобы любили нападать в воскресенье54. Но вряд ли можно это принять всерьез. Не подкрепляет предположения автора и приводимая цитата из книги «Начальный период войны», смысл которой им искажен. В этой книге сказано, что «немецко-фашистскому командованию (а не «германским войскам», как у Суворова. - ММ.) буквально в последние две недели перед войной (т.е. с 8 по 22 июня, а не «на две недели», как в «Ледоколе». — М.М.) удалось упредить наши войска в завершении развертывания и тем самым создать благоприятные условия для захвата стратегической инициативы в начале войны»55. Причем эта цитата Суворовым приводится дважды: один раз правильно, а второй — искаженно56.

Введение в научный оборот ряда документов оперативного планирования Генштаба РККА позволило перенести рассмотрение этого вопроса на твердую почву фактов. Насколько можно судить по доступным документам, впервые точная дата возможного удара по Германии появилась в оперативном плане от 11 марта 1941 г., в котором предусматривалось «наступление начать 12.6»57. Видимо, не случайно приказ наркома обороны № 138 от 15 марта 1941 г., вводивший в действие «Положение о персональном учете потерь и погребении погибшего личного состава Красной Армии в военное время», требовал «к 1 мая 1941 г. снабдить войска медальонами и вкладными листками по штатам военного времени»58. Однако, как известно, 12 июня 1941[66] г. никаких враждебных действий против Германии со стороны СССР предпринято не было. Однозначно ответить на вопрос о причинах переноса этого срока в силу состояния источниковой базы не представляется возможным. Можно лишь высказать некоторые предположения на этот счет. «Не помню всех мотивов отмены такого решения, — вспоминал Молотов 40 лет спустя. — Но мне кажется, что тут главную роль сыграл полет в Англию заместителя Гитлера по партии Рудольфа Гесса. Разведка НКВД донесла нам, что Гесс от имени Гитлера предложил Великобритании заключить мир и принять участие в военном походе против СССР… Если бы мы в это время (выделено мной. — М.М.) сами развязали войну против Германии, двинув свои войска в Европу, тогда бы Англия без промедления вступила бы в союз с Германией… И не только Англия. Мы могли оказаться один на один перед лицом всего капиталистического мира…»59

Опасаясь возможного прекращения англо-германской войны, в Кремле сочли необходимым повременить с нападением на Германию. Лишь получив сведения о провале миссии Гесса и убедившись в продолжении англо-германских военных действий в Восточном Средиземноморье, в Москве, видимо, решили больше не откладывать осуществление намеченных планов. 24 мая 1941 г. в кабинете Сталина в Кремле состоялось совершенно секретное совещание военно-политического руководства, на котором, вероятно, и был решен вопрос о новом сроке завершения военных приготовлений. К сожалению, в столь серьезном вопросе мы вынуждены ограничиться этой рабочей гипотезой, которую еще предстоит подтвердить или опровергнуть на[67] основе привлечения новых, пока еще недоступных документов.

Была ли вообще запланирована точная дата? Только комплексное исследование все еще не рассекреченных в большинстве своем документов, отражающих как процесс военного планирования, так и проведение мер по подготовке наступления, позволит дать окончательный ответ на этот вопрос. Вместе с тем известные историкам сроки проведения мероприятий по повышению боеготовности войск позволяют предположить, что все же такая дата определена была. По мнению В.Н. Киселева, В.Д. Данилова и П.Н. Бобылева, наступление Красной Армии было возможно в июле 1941 г.60 В доступных документах, отражающих процесс подготовки Красной Армии к войне, указывается, что большая часть мер по повышению боеготовности войск западных приграничных округов должна была завершиться к 1 июля 1941 г. К этому дню планировалось закончить формирование всех развертываемых в этих округах частей; вооружить танковые полки мехкорпусов, в которых не хватало танков, противотанковой артиллерией; завершить переход на новую организацию авиационного тыла, автономную от боевых частей; сосредоточить войска округов в приграничных районах; замаскировать аэродромы и боевую технику.

Одновременно завершалось сосредоточение и развертывание второго стратегического эшелона Красной Армии. Так, войска 21-й армии заканчивали сосредоточение к 2 июля, 22-й армии — к 3 июля, 20-й армии — к 5 июля, 19-й армии — к 7 июля, 16-й, 24-й и 28-й армий — к 10 июля. К 5 июля следовало завершить организацию ложных аэродромов в 500-километровой приграничной полосе.[68] К 15 июля планировалось завершить сооружение объектов ПВО в Киеве и маскировку складов, мастерских и других военных объектов в приграничной полосе, а также поставить все имеющееся вооружение в построенные сооружения укрепрайонов на новой границе. Исходя из того факта, что «противник упредил советские войска в развертывании примерно на 25 суток», полное сосредоточение и развертывание Красной Армии на Западном ТВД должно было завершиться к 15 июля 1941 г.61 Таким образом, именно эта дата может служить нижней границей в поисках точного ответа на вопрос о сроке возможного советского нападения на Германию. Вместе с тем выяснение вопроса о запланированной дате советского нападения на Германию требует дальнейших исследований с привлечением нового документального материала.

Понятно, что и Германия, и Советский Союз тщательно готовились к войне, причем с начала 1941 г. этот процесс вступил в заключительную стадию, что делало начало советско-германской войны неизбежным именно в 1941 г., кто бы ни был ее инициатором. Первоначально вермахт планировал подготовить вторжение к 16 мая, а Красная Армия — к 12 июня 1941 г. Затем Берлин отложил нападение, перенеся его на 22 июня, месяц спустя то же сделала и Москва, определив новый ориентировочный срок завершения военных приготовлений — 15 июля 1941 г. Как ныне известно, обе стороны в своих расчетах исходили из того, что война начнется по их собственной инициативе. Однако, поскольку в своих расчетах стороны исходили из разных сроков начала войны, германскому[69] командованию в силу случайного стечения обстоятельств удалось упредить советские войска в завершении развертывания и тем самым создать благоприятные условия для захвата стратегической инициативы в начале войны62.

К сожалению, советской разведке не удалось достоверно установить намерения Германии на лето 1941 г., поэтому советское руководство не сумело верно оценить угрозу германского нападения. Правильно отмечая нарастание кризиса в советско-германских отношениях, Москва полагала, что до окончательного разрыва еще есть время, как для дипломатических маневров, так и для завершения военных приготовлений. К сожалению, Сталин, опасаясь англо-германского компромисса, как минимум на месяц отложил нападение на Германию, которое, как мы теперь знаем, было единственным шансом сорвать германское вторжение. Вероятно, это решение «является одним из основных исторических просчетов Сталина»63, упустившего благоприятную возможность разгромить наиболее мощную европейскую державу и, выйдя на побережье Атлантического океана, устранить вековую западную угрозу нашей стране. В итоге германское руководство смогло начать 22 июня 1941 г. осуществление плана «Барбаросса», а Красная Армия, завершавшая сосредоточение и развертывание на ТВД, была застигнута врасплох и в момент нападения Германии оказалась не готова к каким-либо немедленным действиям — ни оборонительным, ни тем более наступательным, что самым негативным образом сказалось на ходе боевых действий в 1941 г. В результате Советскому Союзу пришлось 3 года вести войну на своей территории, что[70] привело к колоссальным людским и материальным потерям.

Вместе с тем, анализируя подготовку Советского Союза к войне с Германией, следует помнить, что мы исследуем незавершенный процесс. Поэтому выводы относительно действительных намерений советского руководства носят в значительной степени предположительный характер. К тому же подготовка нападения не тождественна самому нападению. Ведь, насколько известно, несмотря на подготовку к войне с Германией, Кремль вплоть до 22 июня 1941 г. так и не принял решения об использовании военной силы для отстаивания своих интересов. Конечно, дальнейшее рассекречивание и введение в научный оборот материалов последних месяцев перед германским нападением, вероятно, позволит более точно реконструировать намечавшиеся действия советского руководства. Однако вполне возможно, что по некоторым аспектам этой проблемы получить однозначный ответ не удастся никогда.

Кроме того, следует обратить внимание еще на одну сторону этого вопроса. Никто никогда не отрицал, что СССР готовился к войне с Германией. Понятно, что наиболее выгодным для Москвы было нанесение внезапного удара по противнику. Совершенно очевидно, что обвиняющий советское руководство за подготовку к подобным действиям В. Суворов абстрагируется от исторической реальности 1941 г. Однако, если не закрывать на нее глаза, то возникает вполне резонный вопрос, почему Советский Союз не должен был готовить нападение на Германию? Что, Германия была большим другом советского народа? Или Гитлер и Сталин были[71] близнецы-братья? Ведь в тот момент именно Германия являлась наиболее серьезной угрозой не только для внешнеполитических интересов Советского Союза, но и для самого существования Советского государства и населяющих его народов. Поэтому советское руководство не только имело полное право, но и обязано было предпринять все доступные для него меры, которые позволили бы максимально эффективно нанести поражение своему противнику.

Однако все эти советские военные приготовления на самом деле не имеют к вопросу о «превентивной войне» со стороны Германии никакого отношения. Дело в том, что превентивная война — это «военные действия, предпринимаемые для упреждения действий противника, готового к нападению или уже начавшего таковое, путем собственного наступления»64, а значит, она возможна только в случае, когда осуществляющая их сторона знает о намерениях противника. Поэтому для доказательства своего тезиса В. Суворову следовало обратиться к германским документам и на их основе показать, что в Берлине ужасно опасались советского нападения. Однако он избегает обращаться к германским документам, поскольку они свидетельствуют, что в Берлине воспринимали СССР лишь как абстрактную потенциальную угрозу, а подготовка «Восточного похода» совершенно не была связана с ощущением «непосредственной опасности, исходящей от Красной Армии»65. Германское командование знало о переброске дополнительных сил в западные округа СССР, но расценивало эти действия как оборонительную реакцию на обнаруженное развертывание вермахта. Группировка Красной Армии оценивалась[72] как оборонительная, и никаких серьезных наступательных действий со стороны Советского Союза летом 1941 г. не предполагалось66.

Германские документы и высказывания Гитлера однозначно свидетельствуют, что, принимая решение напасть на СССР, Берлин руководствовался своими собственными стратегическими установками, а не страхом перед скорым советским нападением, поскольку восточный сосед расценивался лишь как потенциальная угроза Германии в будущем. Скорее, в данном случае германское руководство стремилось претворить в жизнь сформулированный Гитлером еще в «Майн кампф» основной закон внешней политики Германии: «Никогда не миритесь с существованием двух континентальных держав в Европе! В любой попытке на границах Германии создать вторую военную державу или даже только государство, способное впоследствии стать крупной военной державой, вы должны видеть прямое нападение на Германию. Раз создается такое положение, вы не только имеете право, вы обязаны бороться против него всеми средствами, вплоть до применения оружия. И вы не имеете права успокоиться, пока вам не удастся помешать возникновению такого государства или же пока вам не удастся его уничтожить, если оно успело уже возникнуть»67.

Затяжная война на Западе, постепенное усиление английской экономической блокады Европы создавали реальную угрозу экономического краха Германии, поэтому в Берлине было решено завоевать такое «жизненное пространство», чтобы Германия, «устойчивая от блокады, сплоченная территориально и экономически независимая от ввоза стратегического сырья континентально-европейская империя», была бы в состоянии выдержать длительную войну с Англией и США68. Укоренению идеи «Восточного похода» в германском руководстве способствовало и то, что германская разведка имела чрезвычайно скудные данные о советских вооруженных силах и оценивала Красную Армию по результатам боев советско-финляндской войны. В условиях переоценки собственных сил вермахта, столь быстро сокрушившего французскую армию, был сделан вывод о слабости советских вооруженных сил. То есть в Берлине сложилось мнение, что Советский Союз является не только ключевым звеном в стратегии будущей победы в войне с Англией, но и довольно слабым противником, разгром которого позволил бы Германии переломить ход войны в свою пользу.

Самое смешное заключается в том, что в вопросе о «превентивной войне» В. Суворов сам себя опровергает. Процитировав два варианта высказывания Гитлера от 4 августа 1941 г. о том, что «если бы я знал, что Россия так сильно вооружена, мне было бы куда труднее решиться на этот поход», он делает вывод, что «Гитлер ничего не знал о мощи Красной Армии»69. В результате сторонник тезиса о «превентивной войне» Германии против СССР попадает в глупое положение, пытаясь доказать, что Гитлер решил сорвать советское нападение, о подготовке которого он на деле ничего не знал. Собственно, на этом спор относительно лживой версии о «превентивной войне» Германии против Советского Союза можно считать законченным.

Таким образом, мы видим, что базовые тезисы В. Суворова являются откровенной ложью, позаимствованной из арсенала либерально-западнической[74] пропаганды, основной задачей которой является очернение истории Советского государства. Понятно, что в рамках подобного подхода Москве отказывают в праве не только отстаивать, но даже и просто иметь свои собственные интересы на мировой арене. Прежде всего, это связано с тем, что Советский Союз «был уникальной, не предусмотренной Западом для других народов перспективой самостоятельного прогресса и приобщения к стандартам развитости. Западная цивилизационная дихотомия: Запад и остальной мир, Запад и варварство, Запад и колониальная периферия — была впервые в истории нарушена для гигантского региона Евразии».70 Совершенно очевидно, что история Советского государства и в дальнейшем будет объектом ненависти со стороны либерально-западнической пропаганды и ее российских подголосков, которые являются «агентами влияния» Запада в его традиционной информационно-психологической войне против России и стараются блокировать любые непредвзятые попытки осмысления исторической судьбы нашей Родины, ее положения в мире, а также возможностей ее сохранения и развития.